Первый арест. Возвращение в Бухарест - [193]

Мы выехали на Каля Викторией и медленно двигались по этой узкой извилистой улице, заполненной автомобилями и нарядной толпой. Мы были первыми советскими офицерами, появившимися здесь, в центре города; прохожие останавливались, указывали на нас друг другу и радостно махали нам вслед. Но я знал, что это обитатели и завсегдатаи самой фешенебельной и легкомысленной бухарестской улицы и что они никогда не питали дружеских чувств к Советскому Союзу.

Значит, и эти изменились? — думал я, вглядываясь в знакомые очертания Каля Викторией. Здесь все было по-старому, кое-где только выступали следы недавних событий: вместо Национального театра я увидел закопченные развалины и груду щебня. Я знал, что здесь произошло. В день свержения Антонеску гитлеровские летчики поднялись с пригородного военного аэродрома Отопень и принялись бомбить улицы, на которых лишь накануне разгуливали сами, поджигать отели, где в номерах еще стояли их собственные чемоданы, взрывать дома, где они не раз накачивались пивом и орали «хайль», распевали «Лили Марлен» и блевали. Гитлеровцы превратили бы Бухарест в груду развалин, если бы не подошла Красная Армия. Румынская столица теперь под защитой Красной Армии. На Каля Викторией это знают. Кое-что все-таки поняли и жители этой улицы. Война их научила. Им казалось, что Каля Викторией дальше от Советского Союза, чем от луны. А теперь они смотрят на нас так, как будто встречают близких друзей после тяжелой разлуки. Я вспомнил директора газеты «Друмул». СССР — это азиатская держава, сказал директор. Географическое понятие, а не держава, сказал международный обозреватель. Да, колосс на глиняных ногах, уточнил директор. «Ты и в самом деле коммунист? — спросил маленький журналист с большими ушами. — Значит, ты сумасшедший. В Румынии могут прийти к власти кто угодно — эсперантисты, члены общества вегетарианцев, нюдисты. Все, кроме коммунистов. Ты этого не знаешь, Захария? Где ты живешь — в Туле? В Смоленске?»

— Послушай, Игорь, — сказал я, наклоняясь к переднему сиденью. — Ты, кажется, говорил, что ты из Смоленска?

— Да, я из Смоленска. А что?

— Далеко от Смоленска до Бухареста?

— Нет, — сказал Игорь. — Вот от Сталинграда до Смоленска было чертовски далеко. А отсюда — близко.

Мы въехали на Дворцовую площадь, и я увидел статую, которой здесь не было в мое время: Кароль I на бронзовом коне. Его воздвигнул Кароль II, подумал я. Королевский дворец и площадь сильно разрослись. Кароль II начал их достраивать и перестраивать еще при мне. Тогда он удлинил главный фасад дворца, а потом, для симметрии, построил правый флигель.

Он жаждал расширения и симметрии, думал я, глядя на новый флигель дворца, рядом с которым упала бомба и искорежила мостовую. Он жаждал почестей и богатства, славы и власти, его величество Кароль II, где-то он теперь? Не успели убрать леса с начатой им постройки, как его самого уже не стало. Он бежал из Румынии еще три года назад.

Но это ровно ничего не значит, подумал я, увидев маленький квадратный флаг Гогенцоллернов над главным фасадом дворца. Немецкая династия продолжает править. На флагштоке поднят флаг, — значит, король здесь. Где-то за этими окнами обитает теперь сын Кароля Михай, красавчик с синими глазами, — король, авиатор и хлюст. Говорят, что он увлекается химией и авиацией, но так и не научился разговаривать не заикаясь. В юности он питал симпатию к румынскому фюреру Кодряну, а когда стал королем, заключил союз с немецким фюрером Гитлером. Теперь он порвал с Гитлером, надеясь таким образом удержаться на престоле. Он думает, что королевская карусель будет по-прежнему вертеться в Румынии, как в старое время.

— Товарищи, — сказал я фотокорреспондентам, которые рассеянно смотрели по сторонам, им уже надоело снимать виды Каля Викторией, — внимание — слева королевский дворец.

— Я бы сам ни за что не догадался, — сказал Паша. — А разве король теперь живет здесь?

— Да. Если флаг поднят, значит, король во дворце.

Фрумкин, Синцов и другие немедленно взялись за свои фотоаппараты.

— Давай подальше, сержант! — кричал Паша. — Дворец не лезет в объектив.

Водитель дал задний ход, и мы очутились у чугунной ограды. Наш сержант мог знать кое-что о королях по книжкам, а вот теперь он вертел баранку и маневрировал у ворот дворца, где жил настоящий, живой король, и делал это с таким же бесстрастным лицом, как всегда. Но часовой в пернатой каске, прогуливавшийся у чугунной ограды, увидев нашу машину, мгновенно забыл свои заученные, балетные движения, остановился как вкопанный, явно не зная, что ему предпринять.

— А нельзя ли въехать во двор? — спросил Паша.

— Это можно, — сказал сержант. Он совсем не смотрел на белые колонны и высокие нарядные окна, за которыми скрывался король, его интересовали только ворота, и он прикинул, что вполне можно въехать во двор. В последнюю минуту ему помешал майор.

— Не будем тратить времени попусту, — сказал майор.

— Товарищи, но это все-таки королевский дворец, король и все такое.

— А зачем тебе король, Паша? Король нам не поручен. Поехали дальше…

На площади Викторией мы увидели колонны демонстрантов, которые вышли встречать Красную Армию, по шоссе Киселева среди толпы двигались странные, возвышающиеся над головами трибуны, на которых стояли люди с флагами и транспарантами. Когда мы пробились ближе, оказалось, что это наши танки, на броню которых взобрались встречающие. Каждый танк был буквально облеплен молодыми людьми в белых рубашках, среди них темнели гимнастерки и шлемы танкистов; их загорелые, припорошенные серой пылью лица выражали простодушное изумление и вместе с тем горделивое сознание своей силы. Всего несколько дней назад они вступали в Румынию как во вражескую страну, а теперь они въезжали в румынскую столицу и вокруг них бурлила радостная, благодарная толпа. «Ура-а!..» — перекатывалось с шоссе Киселева на шоссе Жиану, по которому тоже шли войска — танки, самоходные орудия, пехота на машинах, мотоциклисты.