Первый арест. Возвращение в Бухарест - [117]
Возле серых кирпичных домов, в которых помещались дешевые бордели, полураздетые женщины зазывали прохожих, и ночь здесь была наполнена запахами пудры, дешевых духов, приглушенными смешками и громкими циничными ругательствами. Страшно было смотреть на эти накрашенные лица, на мрачные фигуры мужчин в шапках, надвинутых на глаза, на подростков, нерешительно топчущихся на тротуаре, и на мальчиков — продавцов орехов и соленых булочек, которые вертелись тут же, все в одинаковых грязно-белых рубахах, в которых они приехали из деревень… Глаза ясные, чистые, детские, широко расширенные от жадного любопытства, от изумления перед всем тем, что они здесь увидели…
Когда у нас бывали деньги, мы заходили в какую-нибудь бодегу. Однажды мы встретили нашего соседа по этажу Василиу. В чадном дыму бодеги «деловой человек» был похож на жалкого старого одра. Увидев нас, он очень обрадовался:
— Ребята, не угостите ли меня стопкой цуйки? Случайно забыл кошелек дома… Спасибо! Noroc! Ваше здоровье… Было время, когда я и вкуса цуйки не знал. От нее теряешь ясность мысли. А я деловой человек, мне нельзя терять ясность мысли. Я не пил и никогда не терял ясность мысли. А что толку? О, если бы я жил в Америке!.. Выслушайте мою историю, ребята. Вы еще молоды, вам это полезно, все равно что сходить в музей. Если бы такой человек, как я, родился в Америке! Но я родился в Дорохой. Вам не случалось бывать в Дорохой? Паршивый городишко: сорок мануфактурных лавок и торговля сельтерской водой. Что может предпринять деловой человек в Дорохой? Первым дельцом у нас считался господин Кац. Денег у него хватало: он давал их в рост, скупал лавки у банкротов — а какой мануфактурист рано или поздно не обанкротится? Словом, грубая работа, без размаха, без воображения. А у меня были идеи. Верные коммерческие идеи: открыть в Дорохой филиал универсального магазина «Галлери Лафайетт», соорудить на берегу Молдовы плавательный бассейн с волнами, наподобие «Лидо», установить на базаре автоматы для продажи семечек… Одним словом, рискнуть ста тысячами и заработать миллион. О, если бы это было в Америке! Но это было в Дорохой… И вот прихожу я к этому самому Кацу, а он сидит и ест простоквашу. Желаю ему приятного аппетита и начинаю излагать свои идеи. Он слушает, ковыряет ложечкой в стакане и спрашивает: «В Бухаресте есть такое дело?» — «Нет». — «Ну, в таком случае оно и нам ни к чему». Излагаю ему другой проект, он снова спрашивает: «В Бухаресте это есть?» — «Да». — «Ну, в таком случае нам это ни к чему — за Бухарестом нам все равно не угнаться». И продолжает сосать свою проклятую простоквашу. О, если бы это происходило в Америке!.. Ребята, вы не могли бы заплатить еще за одну? Спасибо. Раньше я ее в рот не брал — деловой человек не должен пить, у него должна быть ясная голова. Плюнул я в конце концов на Дорохой, на господина Каца, на простоквашу и уехал в Бухарест. А что толку? Здесь еще хуже, чем в Дорохой. Там хоть был господин Кац, а здесь, куда ни сунешься, — «Акционерное общество». А что такое акционерное общество? Ребята, вы когда-нибудь видели акционерное общество в лицо? Балансы вы тоже не видели? Их печатают каждый год в газетах. Капитал — столько-то миллионов, прибыль — столько-то миллионов, подсчитано до последней леи, даже бань[53], дальше идут подписи: Председатель административного совета — «подпись неразборчива»; Администратор-делегат — «подпись неразборчива»; Председатель ревизионной комиссии — «подпись неразборчива». Вот эти неразборчивые подписи и кладут в карман миллионы. Разве такому, с неразборчивой подписью, нужны мои идеи? Ему нужно, чтобы никто не разобрал его подписи… Зачем им идеи, если они могут взять ключ и запустить лапу в государственную кассу? Господин Малакса берет у железных дорог заказ на оборудование на двадцать миллионов, дает взятку пять миллионов и назначает такие цены, которые дадут ему чистую прибыль восемь миллионов. Какие тут еще нужны идеи? У господина Малакса подпись разборчива — он уже никого не боится, господин Малакса — это вам не Кац из Дорохой. Господин Малакса не ест простокваши. Черт его знает, что он ест, я ведь никогда его в глаза не видел. Говорят, что он, как и Аушнит[54], — рыжий. Они будто бы все рыжие. Не знаю. Одно я знаю: им наплевать на все идеи, раз они могут распоряжаться казной. О, если бы я жил в Америке!.. Ребята, скажу вам по секрету: как раз сегодня у меня мелькнула одна идея. Верное дело. Я взял бы и вас в долю, вы можете получить тридцать процентов чистыми и выйти из дела через два-три дня. И для этого нужны всего лишь какие-нибудь полторы тысячи лей. Подумайте, ребята, — рискнуть полутора тысячами и заработать десять тысяч… Что? Нет, нет, не надо ничего объяснять, я все понял — у вас нет полутора тысяч. А тысяча у вас найдется? И пятиста не наберется? Хорошо. Не говорите больше ни слова. Дайте сто лей — я не ел со вчерашнего дня. Что? У вас остался один пол?[55] А еще за одну рюмку вы заплатите? Костикэ, еще одну… Noroc! Ваше здоровье. Хорошая цуйка у Костикэ — от нее теряешь ясность мысли… Отличная цуйка… Она сокращает жизнь… Ваше здоровье… О, если бы я родился в Америке!..
Илья Давыдович Константиновский (рум. Ilia Constantinovschi, 21 мая 1913, Вилков Измаильского уезда Бессарабской губернии – 1995, Москва) – русский писатель, драматург и переводчик. Илья Константиновский родился в рыбачьем посаде Вилков Измаильского уезда Бессарабской губернии (ныне – Килийский район Одесской области Украины) в 1913 году. В 1936 году окончил юридический факультет Бухарестского университета. Принимал участие в подпольном коммунистическом движении в Румынии. Печататься начал в 1930 году на румынском языке, в 1940 году перешёл на русский язык.
Виднейший представитель критического реализма в румынской литературе, Й.Л.Караджале был трезвым и зорким наблюдателем современного ему общества, тонким аналитиком человеческой души. Создатель целой галереи запоминающихся типов, чрезвычайно требовательный к себе художник, он является непревзойденным в румынской литературе мастером комизма характеров, положений и лексики, а также устного стиля. Диалог его персонажей всегда отличается безупречной правдивостью, достоверностью.Творчество Караджале, полное блеска и свежести, доказало, на протяжении десятилетий, свою жизненность, подтвержденную бесчисленными изданиями его сочинений, их переводом на многие языки и постановкой его пьес за рубежом.Подобно тому, как Эминеску обобщил опыт своих предшественников, подняв румынскую поэзию до вершин бессмертного искусства, Караджале был продолжателем румынских традиций сатирической комедии, подарив ей свои несравненные шедевры.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».