— Хто-сь таки?
Всадник на гнедой лошади ехал с обнажённой шашкой.
— Куркули! — делился Василёк. — А этих трое: баба, мальчишка и мужик на костылях.
Люди двигались по поляне, подгоняемые конвоиром на гнедой лошади. Верховой в бурке, сдерживающий под собой серого иноходца, обеспокоенно всматривался в окружающий лес, точно хотел кого-нибудь увидеть. Немного приотстав, он с надеждой оглядел горы и без всякой причины стеганул взвившегося на дыбы коня.
— Шо-сь он лавака портит! — неодобрительно почесался Филипп.
Василек передал ему подзорную трубу и взял в руки винтовку.
— Сейчас я его сниму! — сказал он, прикидывая на глаз расстояние до цели. Выждав, когда люди подошли к ручью, молодой партизан поднял прицельную рамку и прищурил глаз, изуродованный чирьем.
Гнедой конь ступил в ручей и жадно припал к воде. Тяжёлый, ухающий выстрел расплескал утро. И тут произошло невероятное: верховой в бурке на сером иноходце подскакал к конвоиру, поившему коня, и наотмашь рубанул его по лицу плетью, конвоир сковырнулся с седла в воду.
Пленники бросились врассыпную. Хромой, как журавль, подпрыгивал на одной ноге. Всадник в бурке поймал под уздцы гнедую лошадь, побежавшую было вдоль ручья, и поскакал следом за людьми. Догнав женщину, он передал ей коня. Она и мальчишка взобрались в седло. В то время когда соскочивший на землю всадник в бурке подсаживал на своего иноходца хромого, выбравшийся из ручья конвоир схватил винтовку и стал стрелять вдогонку беглецам. Обе лошади рванулись вскачь, безногий, выронив костыли, повис, судорожно обхватив коня за шею. А тот, что был в бурке, видимо раненый, прихрамывая, побежал вслед за ними.
В это время из леса на поляну выехали ещё трое верховых, они понеслись наперерез убегавшим.
— Перехватят! — порывисто хватаясь за винтовку, прокричал Филипп.
Увидав казаков, оставленный, припадая на раненую ногу, повернул к скале. Партизаны открыли огонь по казакам. Двое остановились, но третий, со скатанной за седлом Пуркой, уже настигал отставшего.
— Ого-го-го, стой, гадюка! — не своим голосом закричал Василёк.
Казак, покручивая над головой шашкой, догнал раненого; остановив коня, он о чем-то спросил его, тот схватился за кинжал. Казак рубанул его по голове, и человек рухнул на траву.
Повернув коня и пригибаясь к его гриве, казак поскакал в лес. Со скалы его безуспешно обстреливали из винтовок.
Трое беглецов, благополучно обогнув скалу, уже пробирались лесом. Взмыленные кони, дрожа от напряжения, с трудом брали подъём. Сидевшие в засаде партизаны спешили им навстречу.
Непроходимыми тропами, усталые и разбитые, Никита, Митя и сестра, в сопровождении Филиппа и Василька, добрались к обеду к месту расположения отряда. Дорогой Никита рассказал партизанам о всех ночных злоключениях.
— Если бы не этот черкес, нас наверняка отослали бы в штаб Духонина...
— А звать его как? — любопытствовал Василёк.
— Кажется, Хаджи...
— И шо ж, совсем незнаемый? — таращился Филипп.
— Чужой. Отобрал револьвер. Был бы он свой — отпустил бы сразу, а то привёл. Привёл и сам же заступился, говорит, мирные... О револьвере умолчал. Сопровождать в станицу сам согласился, а в дороге такой необъяснимый поступок. Не понимаю...
— Зарубили беднягу.
Перейдя вброд торопливый, кипящий поток, спугнули за кустами кривоногого щекастого парня, державшего в зубах ремень. Парень обескураженно уставился на сестру и, признав в ней знакомую, распахнул удивлённо губастый рот, выронив ремень на траву.
— Сестрёнка, — произнес он пугающей октавой.
Она задержалась.
— Ты откуда меня знаешь?
— Не угадала? — осклабился парень.— Вместе до полустанка отходили. Часть наших сюда метнулась, вместях с Забей-Воротой.
— Припоминаю! Вы ушли наступать на город?
— Нам такого наступления задали! Пришлось тикать подобру-поздорову до лесу.
Митя не удержался и спросил:
— А Дядько там не видали?.. Из типографии. Наборщик он. В очках.
Парень наклонился за ремнём, и лицо его побагровело от натуги.
— Дядько?.. Рази там усех упомнишь?.. Разгромили так — щепки не осталось. Може, он по железной дороге отступил. Часть людей туда повернула. Ты не горюй, — успокоил парень, — отец он твой, што ли?
— Товарищ...
— Товарищей и без него много, — сострил парень. — Полон лес набито, не провернёшь.
— Оно факт, — добавил Филипп, — даже присесть тебе нема места...
— Ладно, ладно зубы скалить! — сердито огрызнулся кривоногий.
— Это наш пулемётчик, — немного пройдя, сказал Василек. — В своём деле большой мастак.
За камнем раскорячился на треноге пулемет, около него прогуливался часовой с карабином.
Под ветвистым каштаном, засучив рукава, свежевал барана смуглый, загорелый боец с давно небритой, обросшей шеей. С первого же взгляда Митя узнал круглую, черноволосую, с жёсткой, как сапожная щетка, щетиной голову Аншована.
— Аншо, бареф! — с неистовым восторгом приветствовал он друга на его родном армянском языке.
— Ассу бари! — ответил непроизвольно Аншован но, обернувшись и увидев земляка, бросил свежевать барана и, облапив Митю, закружил его под одобрительный смех партизан.
— Прямо к шашлыку! Ой, какой ты молодец, Митька! И Никита с тобой...
Да, это был он, Аншо, с той же крупнозубой улыбкой, с тем же кирпично-румяным лицом. Отступая из города, он задержался у сгоревшего моста — помочь переправить через Кубань тяжело раненных товарищей. Здесь его и схватили белые.
