— Фёдор Иваныч, заспокой сердце.
— Пусти, я ему, басаврюку, глотку вырву! — кричал Фёдор Иваныч.
— Дорога кажна минута. Сельскохозяйственные орудия уже прибулы у город, — многозначительно произнёс моряк. Кондуктор сразу остыл.
— Зараз, я токо умоюсь...
Вместе с Фёдором Иванычем вернулись домой Леля, Никита и Митя.
* * *
Хорьков упрашивал сына остаться в городе. Сашка сопротивлялся.
— Ты, папа, должен понять, что мне пощады не будет. Латыши и китайцы убивают женщин и детей, а я — солдат, понимаешь, до-бро-во-лец! — убедительно поднимал он палец.
— Шура, — расстроенно моргал отец, — большевики на ладан дышат, а на кого ты старика покидаешь?
— Нет и нет, не могу!
К ужину зашёл с вещами угрястый. Отец поздоровался с ним неприветливо. Угрястый подмигнул Сашке, и тот начал укладывать в чемодан бельё.
— Шура, — засуетился отечески Хорьков, — надень мои тёплые кальсоны, теперь холодно. Береги себя. Если можно, при штабе устройся. Помни, что у тебя есть отец!
— До свидания, папаша!
По дороге к школе, где находился штаб полка, угрястый сообщил о том, что ребята, во главе с капитаном Бачуриным, устраивают прощальную попойку.
— Капитан спустил на базаре овёс, две бочки масла и оставшееся в цейхгаузе обмундирование. И прав: не оставлять же большевикам!
— Славный человек капитан.
— Парень — душа нараспашку!
Пыльная дорога матово светилась под луной.
Из ворот школы бабы и ребятишки растаскивали топчаны, скамейки, столы. Высохшая старушка, похожая на девочку, волокла на спине бачок с питьевой водой; висевшая на веревочке кружка, гремя, ударялась о бачок. Старик без шапки, с лунной лысиной горбился под деревянной койкой. Догнав старуху, он услужливо открутил в бачке краник.
— Ты што, аль в водовозы нанялась?
Тонкая стеклянная струйка побежала по старухиной юбке. Не обращая на это внимания, бабка перебежала дорогу и нырнула в тень высокого, утыканного гвоздями забора.
Лысина старика потухла следом.
— Копят, дураки, всё равно большевики отнимут, — перекладывая чемодан на другое плечо, съязвил угрястый.
В полутёмном коридоре казармы толклись добровольцы.
Офицер с белокурой бородкой, сильно подвыпивший, тряс за грудки приземистого, широкоплечего солдата.
— Я, как офицер, не позволю обижать женщин! — гулко отдавался в пустом коридоре голос, набухший пьяным негодованием.
Поручив Сашке чемодан, угрястый подошёл к кучке. Выяснив сущность скандала, он вернулся к вещам.
— Понимаешь, нам поручили охрану поезда с военным снаряжением, капитан взвалил это дело на фельдфебеля. Приходит он сюда, а фельдфебель у какой-то бабы стол отнимает, в то время когда капитан самолично разрешил жителям разбирать вещи. Вот он и всыпал ему по роже!
Фельдфебель был солдатом старой выучки и требовал от подчиненных точнейших исполнений: добровольцы его недолюбливали, капитана же боготворили за простоту и товарищеское благородство, — поэтому Сашка принял известие с удовольствием.
— Мало, мало он ему заехал, барбосу!
Фельдфебель, стуча каблуками, красный и взъерошенный, прошёл мимо них к выходу. Сашка и угрястый подошли к капитану.
— Здравия желаем, господин капитан!
— Здравствуйте, — просто ответил он .— Явились?.. — Проходите в канцелярию.
Миловидный, женственный доброволец Андрюша Баронов, сын владельца гастрономического магазина, и опухший от лени каптенармус, по прозвищу Чмурло, уже расставляли на сдвинутых канцелярских столах вина и закуски. Андрюхна безуспешно пытался откупорить бутылку с малагой: зажав её между колен, он тянул за штопор из последних сил. Угрястый отобрал у него бутылку и без заметного усилия вырвал пробку.
— Как, Андрюша, папашку грабишь? — польстил он, свинчивая со штопора пробку.
— Граблю. В магазине ещё много осталось, но я догадался прихватить с собой ключи.
Андрюшу в роте любили за воспитанность и бескорыстие: он постоянно снабжал приятелей бесплатным вином и хорошими закусками. Кроме того, у него была сестра, которую капитан Батурин находил обворожительной.
Чмурло открывал банки с сардинами и нарезал продолговатыми ломтиками твёрдую копченую колбасу.
— Готово. Как в хороших домах! — жизнерадостно доложил он.
Капитан, тенькая шпорами, стремительно вошёл в канцелярию.
— Ну-ка, Чмурло, налей нам по рюмочке! — сказал он, словно от холода потирая руки. — А без женщин, господа, скучновато...
— Андрей, а где же твоя сестра? — прозрачно справился угрястый.
— Наши ещё утром уехали, — нежно улыбнулся Андрюша.
— Господа, — поднял капитан жёлтый, как рассвет, стакан, — поднимем бокалы за дам... которые красноречиво здесь отсутствуют, — добавил он, печально оглядывая ободранные стены канцелярии.
Сашка, осененный какой-то мыслью, поперхнулся вином.
— Господин капитан, если разрешите, я приложу старание пригласить сюда гармониста и одну знакомую девушку.
Офицер поднял на вилке слизистый маринованный гриб.
— Голубчик, ради бога! Почему вы раньше помалкивали? Инициативы побольше!
— Выпьем мы за Сашу! — провозгласил угрястый.
И все выпили.
Польщенный таким вниманием, Сашка побежал за Полей.
Одинокая напудренная луна выходила на прогулку. Перетянутые через плечо ремни хрустели, радуя сердце: всё казалось Сашке лёгким и доступным. Вот идёт человек, он вежливо сторонится и с уважением уступает дорогу солдату «добровольческой» армии. Хорошо, черт задери!..
