— Какая-то она странная.
— Медир Кайлен, не сомневайтесь, это именно она. Ее называли первоклассной учительницей, она та, кто вам нужна.
Кругом по-прежнему была тьма, но в ней были голоса, звуки и чувства. Я поняла, что уже не падаю в бездонный колодец, а лежу на чем-то мягком. Запах был странным, словно рядом со мной было огромное животное, которому вдруг пришла в голову блажь побрызгать одеколоном на золотистую чешую. Но звериный запах почти сразу же отступил, и я услышала:
— Нет, все же она странная. Не думал, что в их мире нужные нам люди. вот такие.
— Медир Кайлен, не сомневайтесь! Ошибки нет.
Я попробовала открыть глаза, и это получилось. Я действительно лежала на диване — комната, в которой я оказалась, словно сошла с каталогов дорогой мебели. В нашей гимназии такого и быть не могло. Я повела головой, и затылок снова кольнуло болью.
Человек, который стоял рядом с диваном, выглядел холодным и властным. Идеально белая рубашка, тяжелая золотая брошь на яркой ленте галстука, брюки со стрелками, о которые можно порезаться, и все это щедро приправлено осознанием собственного достоинства и непроницаемым равнодушием — незнакомец производил впечатление президента, не меньше. Холеное лицо было наполнено гордостью, которая хорошо смотрелась бы на монете, в ярко-голубых глазах плыло любопытство, густо смешанное с презрением, четко очерченные губы скептически скривились.
— Что ж, — произнес он, — я вам поверю. Медира, вы слышите?
Медир и медира. Господин и госпожа? Язык, на котором говорили, был странным, полным щелкающих и шипящих звуков, но почему-то я прекрасно все понимала.
— Слышу, — ответила я и едва не закричала от удивления и страха: я говорила на том же языке! — Кто вы?
Что это?
Что со мной?
«Я, наверно, умерла, — подумала я. — Тромб оторвался, или что-то такое».
Я не знала, как еще можно объяснить эту огромную комнату, властного и гордого незнакомца, чужой язык, на котором я говорю, как на родном.
— Как вас зовут, медира? — в голосе незнакомца скользнули далекие усталые нотки. Мне послышался шелест льда.
— Юлия, — ответила я. — Кто вы?
— Медир Кайлен аш ан Тан, — представился незнакомец, и я вдруг увидела, как за его спиной развернулся огненный призрак — дракон вскинул голову на длинной шее и раскрыл золотые крылья.
Это было настолько красиво, что я ахнула от изумленного восторга. Призрак рассыпался искрами, и я спросила:
— Вы дракон?
Если я умерла или вижу сон, то почему бы в нем не быть драконам? Буду думать, что сплю, и мне все это снится — и пылающий драконий силуэт за плечами человека, и мужчина с голубыми глазами, в которых сейчас плывут такие искры, что почти невозможно оторвать взгляд.
Кайлен кивнул.
— Верно. Я дракон. Вы учитель, так?
— Да, я учитель, — ответила я. Попробовала сесть: откуда-то справа метнулся человек в белом халате и помог. В острых чертах его лица было что-то крысиное, торжествующее. Он словно сделал что-то, чего сам от себя не ожидал.
— Мне понадобится ваша помощь, — произнес Кайлен и махнул рукой: человек в белом халате тотчас же направился к дверям. Когда он вышел, Кайлен сел на диван рядом со мной и устало провел ладонями по лицу.
— Вернее, даже не мне, — сказал он. — Моему сыну.
Я видела, что ему больно и тяжело говорить. Он всегда был сильным — но что-то пришло и сломало его, и он старался собрать себя по частям, но не мог.
Мне стало жаль его — настолько, что я даже отвлеклась от того, что меня вытащили в другой мир.
— Что с ним? — спросила я.
— Моя жена умерла полгода назад, — ответил Кайлен. — И сын… с ним случилось что-то вроде нервной болезни. Он словно бы окуклился. Замкнулся в своем горе, перестал говорить, перестал дышать огнем. Просто лежит на полу в детской и собирает игрушки в ряд.
Я была не дефектологом, а учительницей английского языка, но об этом «собирает игрушки в ряд» слышала, и не раз.
— Я хочу, чтобы он вернулся, — продолжал Кайлен. — Чтобы стал прежним Джолионом, чтобы все было, как всегда. Видите ли, я занимаю здесь очень высокий пост, и такой сын, каким стал Джолион — это стыд. Так нельзя. Пока я прячу его в этом доме, но сами понимаете, так не может продолжаться вечно, рано или поздно об этом узнают.
— И тогда вы потеряете все, — пробормотала я. Кайлен понравился мне сначала, но теперь я испытывала неприязнь. Ему нужен не здоровый сын, не несчастный мальчик, который остался один на один со своей потерей — ему нужно было усидеть в высоком кресле.
— Так и есть, — согласился Кайлен, и этот отклик на мои мысли заставил меня поежиться. Мне вдруг сделалось холодно.
— Он смотрит вам в глаза? — спросила я.
— Нет.
— Отвечает, когда с ним говорят?
— Нет.
Так. Теперь надо было признаться, что я понятия не имею, как с этим справиться. Я не врач. С чего Кайлен вообще решил, что я способна помочь его сыну?
— Почему вы выбрали именно меня? — спросила я, стараясь говорить как можно спокойнее, и делать вид, что все в порядке.
— Наши ученые знают, что в вашем мире есть похожий недуг, — объяснил Кайлен. — Что есть учителя, которые работают с такими детьми, и они, — он замялся, подбирая нужные слова. — Ведут себя, как нормальные.
