Персидские юмористические и сатирические рассказы - [41]

Но назавтра началась вторая мировая война. Меня разбудили раньше, чем обычно, и сообщили, что Гитлер напал на Польшу. Я стал торопливо собирать вещи, чтобы срочно вернуться обратно в Швейцарию. Однако перед тем как сесть в самолёт, я отозвал в сторону отца Мортазы и отца Амене и, набравшись храбрости, высказал им то, что считал должным сказать.

— Помните, нельзя играть судьбой детей. Сегодня молодые люди не те, что вчера, и в таком важном для каждого человека деле, как женитьба, нельзя прибегать к насилию!

Оба рассмеялись, и на сладостном моему уху исфаханском диалекте ответили мне:

— Не тревожься, брат, все будет в порядке! Мы вырастили наших детей и знаем их лучше, чем они себя. У них ещё молоко на губах не обсохло, как же могут они судить о том, что для них лучше, а что хуже, тем более в таком деле, как любовь и брак?! Они что-то где-то слышали, читали о Лейли и Меджнуне, посмотрели несколько фильмов о любви — и потеряли рассудок. А у нас бороды побелели не на мельнице, мы отдаём себе отчёт в каждом своём шаге, хорошо понимаем, что делается в мире, и, подобно опытному погонщику, знаем, где следует уложить верблюда. Мы уверены, что они будут счастливы. А пока они ещё дети, и мы обязаны думать за них. Уезжай спокойно и знай: мы не сделаем ничего такого, о чем бы потом пришлось жалеть.

Я попрощался с ними, сел в самолёт, и война на долгие годы разлучила нас.

Все это время мир был залит кровью, охвачен огнём. В нем царили жестокость и голод. Человечность, справедливость, доброта— всему этому не было места в отношениях между людьми. «Друзья не только позабыли, что такое любовь»[51], но, казалось, заодно вычеркнули из памяти всякое представление о добрых отношениях. Каждый думал только о себе, позабыв всех и вся. Но поскольку в этом страшном мире все рано или поздно кончается, пришёл конец и войне.

Заброшенный судьбою в центр Европы, я так же, как и все человечество, облегчённо вздохнул, огляделся по сторонам и, осознав, что жив и здоров, подумал о своих близких. Как говорится, слон вспомнил об Индии[52] и, как только были открыты границы, поехал в Иран.

Если Шираз[53] именуют «родинкой на губах семи стран», то Исфахан с его Заяндерудом, бесспорно,— «свет очей Ирана». И если кто-нибудь, побывав в Иране, не посетит Исфахан, его можно сравнить лишь с тем, кто съездил в Мекку и не увидел Каабы[54]. Он будет проклят и в этом и в том мире! А потому, закончив дела в Тегеране, я помчался в родной Исфахан.

Узнав о моем приезде, друзья выехали мне навстречу. Ах, слезы радости после долгой разлуки — бесценный дар! Ласковые улыбки привета — отрада для взора!

Сердце моё билось, несказанная радость охватила все моё существо. Я походил на ребёнка, мне хотелось кричать, прыгать от восторга. ещё раз я убедился в том, что любовь к родине — чувство ни с чем не сравнимое и присуще самой человеческой натуре.

И — что больше всего обрадовало и поразило меня — среди друзей, пришедших меня встретить, я увидел Мортазу и Амене. Они стояли улыбающиеся и счастливые. Мортаза держал за руку кудрявую девочку лет шести, пухленькую и румяную, а к Амене прижимался четырёхлетний мальчик и, вытянув тонкую шейку, смотрел на всех огромными сияющими глазами. Вы сами можете представить себе, что я испытал при этом зрелище! Мы подбежали друг к другу, обнялись и расцеловались. Их лица без слов сказали мне, что жизнь у них полна радости и счастья.

Мортаза возмужал, стал представительным. Отцовство ему очень шло. А Амене, которая и всегда была очаровательна, расцвела и превратилась в прекрасную молодую женщину. Вся она светилась любовью и радостью. Она была словно распустившийся дивный цветок. Даже шрамик от пендинки[55] на губе не портил её, а придавал ей особое очарование. Мне даже показалось, что она стала выше ростом. Эта молодая пара с двумя прелестными детьми была, в полном смысле слова, воплощением счастья.

Друзья сразу повезли меня к себе домой и отвели мне ту же самую комнату с большим айваном[56], выходящим в сад. Мы шутили, вспоминали остроумные исфаханские анекдоты — это был один из лучших дней в моей жизни. Наконец после ужина, когда мы всласть наговорились, я, выкурив кальян, отправился в свою комнату. Все в доме стихло, я вышел на айван, сел в кресло и погрузился в воспоминания о минувшем. Как странно, думал я, Хамзе — человек образованный, много повидавший, обладающий глубокими познаниями в области психоанализа и социальных проблем, женившийся после стольких сомнений и раздумий, обращавшийся даже к гаданию и американским чудодейственным машинам, был несчастлив в браке. Он оплатил этот ложный шаг ценою долгих и мучительных душевных переживаний, не говоря уж об огромной сумме выкупа. Он собственными руками похоронил свои сладкие мечты. Теперь он кусает локти и, боюсь, никогда больше не пожелает даже во сне помышлять о свадьбе и супружестве. И в то же время Мортаза и Амене, неопытные, наивные, не знавшие даже азов любви, не имевшие никакого представления о психоанализе, грозившие покончить с собой, если свершится то, что задумали их родители, сегодня предстают перед нами радостными и счастливыми супругами. Они смеются над всей этой наукой, над социологией и психоанализом, и жизнь даёт им право смеяться и радуется вместе с ними.