Перпендикулярный мир - [3]

«Тебе. Сейчас. Куда?..»

— У меня такое чувство, — сказала задумчиво Маша, — что мы едем домой… Как будто мы долго-долго путешествовали, повидали всякие страны, посмотрели на разных людей, на достопримечательности, на чудеса природы, — долго были за какой-то границей. Теперь же начался путь домой, — поэтому все будет хорошо. Потому что это дорога, которая приведет нас к дому… Поэтому я не волнуюсь.

— То есть, тебе все по барабану… А как же параллельные миры? — требовательно спросил Иван.

— Какая разница, — сказала Маша.

— Действительно, блин… На самом деле, — какая разница… — терпеливо согласился Иван. — Но тем более нам нужно предохраняться… Мы едем в Москву, и давайте условимся, — если потеряемся или кто-то отстанет от поезда, то будем встречаться у Главпочтамта. В Москве… Оставим там друг другу письма «до востребования». Потеряешься, добираешься до почтамта, а там тебя ждет письмецо, где кого найти. Очень удобно… Когда война, всегда так делают, — договариваются между собой. На всякий случай. Я точно знаю.

2

Так что мой путь лежал в Москву.

Других вариантов не было…

Начиналось замечательное летнее раннее утро. Оно возникало за далеким пожаром, который, судя по дыму, не только не утихал, но и напротив, — разрастался. Благодаря рассвету я сориентировался в сторонах света, — за базой находился восток.

Поэтому с югом, севером и западом проблем не оказалось. Можно было выбирать любую из оставшихся трех сторон. Куда двигать дальше.

От подсохших галифе и портянок приятно пахло костром, да и сапоги почти высохли, еще чуть-чуть, и можно смело отправляться в путь.

Мимо, недоуменно посматривая на меня, неторопливо прошастал ежик. На его спине покоилось несколько зеленых листьев и большая сосновая шишка. Зачем-то ему все это понадобилось. В хозяйстве.

— Привет, — сказал я ему.

Он не остановился, лишь повел в мою сторону острой мордочкой. Но и не заторопился, — так же размеренно продолжал двигаться куда-то по своим делам.

Где-то далеко, на пределе слуха, возник гудок тепловоза.

В противоположной от военно-морской базы стороне…

В тот самый момент, когда я выбирал часть света, — как ориентир для дальнейшего движения.

Я даже не особенно обрадовался. Нечто подобное должно было случиться, — когда я надевал первый сапог, который от просушки нисколько не скочевряжился, а, как положено по уставу, вошел, словно по маслу. Раз повезло один раз, должно подфартить — и второй.

Или наоборот, — в тот момент не до конца осознал, какое счастье снова подвалило ко мне… А подумал: с одной стороны, — военно-морская база, с другой, — ни моря там, ни океана, ни даже никакой речки. Вообще никакой воды, кроме водопроводной из крана. Тогда почему военно-морская? Вернее, почему в таком месте, где пловцам-диверсантам и поплавать нельзя? Даже в бассейне.

Вот они, — причуды параллельного мира.

Передвигаться по непроходимой тайге, где даже грибников никогда не бывает, — неблагодарное занятие. Но я наткнулся на кабанью тропу, где из следов были одни копыта, и довольно комфортно двинулся по ней, — в нужном направлении.

Железнодорожных звуков больше не возникало, — но мне достаточно было и того намека, единственного.

Отпил из мелкого ручейка, пахнущей настоем лесной почвы, холодной водицы, — этой малости мне хватило. Человек без еды может прожить два месяца. Из них, недели две-три — находясь в активном состоянии. Выходит, время у меня было, а завтракать совершенно не хотелось…

От постоянных удач какая-то наглость прикатила ко мне. Замешанная на отчаянье… Потому что, если неудача одна, но большая, — она с лихвой проглотит всю череду мелких счастливых обстоятельств.

Захочется есть, я, как Рембо, могу стрескать ежика и его сосновую шишку. Поскольку я — царь природы. Попрошу у нее прощения, — и съем.

Не испытав при этом угрызений совести…

В полусумраке, в котором я продолжил свой путь, шумели над головой сосны. Отжившие свое ветки и стволы, валявшиеся на земле, поросли мхом, тропа, по которой не ступала нога человека, вела меня, — и вокруг все замирало при моем приближении. Надо думать, от страха… Только шелест верхушек деревьев, только этот шелест…

Я был, — один.

Никто не любил меня, — никому я не был нужен…

Почему, так мало любви вокруг?

Почему ее нет совсем?..

Но зачем, с какой стати, она мне вдруг понадобилась — эта любовь… Когда, все в мире замечательно устроено, без нее. А я, — часть мира.

Был же Дарвин, — он все объяснил. Желающим — знать. Поскольку ничего такого в природе не существует, никаких слюнявых сентиментальностей, — есть лишь суровая, справедливая борьба за выживание… Я съем ежика, — его не станет. Съем шишку, — не станет и шишки.

А у них тоже, наверное, какие-то свои переживания по этому поводу. И они кого-то там лопают все время, растительное или животное… Говорят, ежики любят мышек. Чем мышки-то провинились перед ними.

Но поделом им, и тем и этим, не будут мельтешить перед глазами…

Такая скука, эта бессмысленная природа… Я — так устал.

Я шел, петляя, но в общем-то держа направление на запад, и даже был уверен, если там на самом деле железная дорога, я должен выйти на нее в течение часа, или около того, — что-то в этом роде. До услышанного мной тепловозного гудка было километра три, не больше. Да и к базе откуда-то подходила железная колея, на которой всю неделю, что я там провел, простояло два товарных вагона.