Перпендикулярный мир - [2]

— Во мне нет ни грана хитрости, — угрюмо сказал Иван, — могла бы догадаться, зато в тебе есть нездоровая мнительность. Атавизм того места, из которого мы с Михаилом тебя не так давно вытащили… Так, как тебя по имени-отчеству?

Поезд тащился медленно, окно мы опустили вниз, теперь сидели в купе, пили зеленый чай, и вдыхали запах степи, по которой двигались. Пахло разогретой за день землей, травой и железнодорожными шпалами.

Более умиротворяющую картину трудно было представить. Я устроился с полузакрытыми глазами, откинувшись к стене, вагон верно передвигался в нужном направлении, Иван с Машей ругались, чай был еще теплым, — мне ничего больше не нужно было. Я был счастлив…

Тот вечер, от начала и до конца, я провел в нирване.

Нирвана — это такое состояние, когда все есть, и больше ничего не хочется. Когда нет и в помине ни прошлого, ни будущего, — только настоящее. Но тоже какое-то странное, без времени в нем. Так что непонятно, пять минут прошло или час.

— Я не помню, как звали моего папу, — тихо сказала Маша.

Она сидела напротив меня и смотрела в окно. Одета она была в джинсы и черный топ. Топ, — это такая дамская обрезанная снизу майка, которая ей очень шла.

Она тоже пребывала в нирване, — я видел это. Но ее из этого состояния постоянно пытался вывести Иван.

— Как это ты не знаешь, как зовут твоего папу? — продолжал он упорствовать. В его голосе появились интонации рассерженной сестры милосердия. Которую посадили заполнять анкеты.

— Вот так… — сказала Маша. — Его звали, конечно. Юрий… Как меня, — Мариной. Но у него было настоящее имя… Я не могу его вспомнить.

— Здравствуйте, — сказал Иван. — Ты так спокойно обо всем говоришь… А ты, Мишка, так спокойно обо всем этом слушаешь. Как будто во всем этом нет ничего особенного. Как будто кругом ерунда какая-то.

— Это не ерунда, — сказала Маша, — но я не могу вспомнить.

— Да вы оба не врубились! — воскликнул Иван. — Как я не догадался об этом раньше!!! Вы оба ничего не соображаете! И не хотите!

— Иван, — довольно лениво сказал я.

— Проснитесь! — сказал он, и в его голосе появилась патетика, как будто ему доверили произнести ответственный монолог, со сцены. — Вы хоть пытаетесь представить, что происходит?.. Я пытаюсь, а когда пытаюсь, — голова идет кругом. От невозможности того, что случилось… Это противоречит законам физики! Элементарных частиц! Вы хоть это понимаете?.. Как хорошо начиналось, — переезжаем жить в Лондон. Поближе к Уолл-Стриту. Это нормально? Нормально… А что получилось, куда мы теперь переезжаем? На каком поезде и куда?… Мы оказались в какой-то шахте, где прогремел взрыв. Метана. В шахтах всегда взрывается метан, — я знаю. Из-за этого жизнь шахтеров полна опасностей… Мы удачно спаслись, я тебе, Мишка, признателен, твоя реакция — оказалась быстрей моей… Мне нужно будет, на досуге, заняться фехтованием… Мы спаслись, нашли какую-то дырку, и оказались на поверхности… Но там было лето!..

Иван замолчал, и стал поедать глазами по очереди, — сначала меня, потом Машу, потом опять меня, а потом снова Машу. Должно быть, он ожидал аплодисментов.

Но мы с Машей то смотрели в окно, то друг на друга. То снова друг на друга, то снова в окно. Никто из нас не смотрел на Ивана.

— Это нормально? — подсказал Иван.

Он устроил длиннющую паузу, и, поскольку никто из нас ее не заполнил, вынужден был снова начать говорить.

— Это нормально, — сказал он, — оказаться в параллельном мире?.. Как вы думаете?

— Я все знаю о параллельных мирах, я прочитал о них уйму книг. Ну штуки три точно, голову даю на отсечение… В них — все, как у нас, и в то же время все по другому. Так что трудно разобраться… И неизвестно, — какой из них настоящий… Если между нашим и этим разница только в смене времен года, — то все еще ничего, жить можно. Мы добираемся до Москвы, делаем себе документы и линяем в тот же Лондон… Все по программе… Но в этом еще какая-то война.

Вы заметили, мужиков в поселке раз-два, и обчелся. Одни женщины, старики и дети. На станции на нас смотрели подозрительно… Особенно на тебя, Мишка. Может быть, по ихнему, ты похож на вражеского шпиона… Ну, тип лица, может, у тебя такой… Документов у нас вообще никаких. Без документов, мы — бомжи. Со всем отсюда вытекающим… Михаил, что я сейчас сказал?

— Я сам ничего еще не понимаю, — ответил я.

— Маша, ты? — требовательно спросил Иван.

— Мальчики, у меня странное чувство, хотите расскажу?

— Давай, — с готовностью согласился Иван, — ты накаркала, что ни в какой Лондон мы не попадем… Так что твое странное чувство может представлять для нас непосредственный практический интерес. Я весь внимание.

— Перестань изображать начальника, — строго сказала Маша. — Мы же договорились когда-то… Тебя все время тянет командовать.

— Это все твое чувство?

— Нет… Только вы не смейтесь…

— Ха … — медленно сказал Иван, с самым серьезным выражением лица.

— Не перебивай… Когда ты изображаешь из себя начальника, ты становишься невыносимым. Я уже не хочу ничего тебе говорить.

— Да молчу, молчу… У вас здесь слова нельзя сказать, такие вы все нервные.

Я посмотрел тогда на Машу.

И свое собственное странное чувство пришло ко мне… Неожиданно, не вовремя, совсем не к месту, глупость какая-то: я вспомнил, как она сказала мне, в тот день, когда мы впервые встретились, на Белорусском вокзале: