«Иисус, подняв глаза и увидев, что к ним приближается много людей, спросил:
— Где бы нам купить хлеба, чтобы накормить их?..
— Нужно работать целый месяц, чтобы накормить их всех, — сказал Филипп.
Другой ученик Иисуса, Андрей, брат Симона-Петра, сказал:
— Здесь неподалеку мальчик, он продает пять буханок ячменного хлеба и две сушеных рыбы… Но что это значит для стольких людей?!
Иисус сказал:
— Попросите их сесть…
В том месте была густая трава, люди сели в эту траву, — их было больше пяти тысяч.
Иисус взял хлеб и, разломив, раздал сидящим. С рыбой он сделал то же самое, дав каждому столько рыбы, сколько тому хотелось.
Когда люди наелись, Иисус сказал ученикам:
— Соберите то, что осталось…
Набралось двенадцать корзин хлеба, — хотя вначале было пять буханок.
Увидев, какое чудо он совершил, люди стали говорить:
— Этот человек действительно тот царь, которого мы все так ждем…
Иисус, поняв, что они собираются прийти за ним, чтобы провозгласить царем, в печали покинул всех и поднялся на гору…
На следующий день, увидев, что его нигде нет, люди стали искать его, и когда нашли на противоположном берегу озера, спросили:
— Господи, как Ты оказался здесь?..
Иисус сказал им:
— Говорю истину: Ты ищешь меня не потому, что понял значение чуда, а потому, что ел хлеб и насытился»
Евангелие перпендикулярного мира
1
Когда звонит бывший сослуживец, которого четыре года, кажется, не видел, и приглашает поужинать, — это всегда хорошо. Со всех сторон… И потому, что о тебе кто-то помнит, и потому, что впереди приятный вечер, полный ни к чему не обязывающих воспоминаний, и потому, что просто так ничего не бывает, — значит, скорее всего, возникает возможность немного подзаработать.
После целой недели нервотрепки справедливо в пятницу получить небольшой подарок, — хоть немного расслабиться.
Самое паршивое в их профессии, просто до тихой злости, — когда выходишь на финишную прямую, после беззаветной работы, бессонных ночей, гениальных открытий и разных других потрясающих выводов, когда выходишь на виновника торжества, из-за которого пахал, и вот он, вот, никуда ему не деться, любезному, он на тарелочке, еще не знает об этом, — и когда начальство, в этот сладостный момент триумфа, вместо команды «фас», командует по-другому: «фу»…
Как на этой неделе…
В прошлом месяце некий доброжелатель позвонил в милицию и «сдал» им грузовик с оружием. Те решили прославиться сами и выслали группу захвата, но та попала на серьезных ребят, — началась пальба, покойники… Оружие и четыреста килограммов героина. И никаких концов, потому что их омоновцы, рассерженные за убиенных товарищей, в живых из этих серьезных ребят не оставили никого.
Целый месяц гениальных прозрений, и горы чернового труда, без которого ни одно гениальное прозрение не обходится. Не говоря уже о нарушенном сне и еде в сухомятку… И вот, — адресат. Вот он, дядя, в дачном гараже которого должен был пришвартоваться груз. Вот он, родной, — президент фонда социальных исследований, вот его контакты за последнюю декаду, вот доказательства, вот записи с сотового, вот кадры встреч с президентом другого фонда, вот распечатка их разговора, полного самой искренней озабоченности происходящим. Но «фу»…
Значит, это досье.
Значит, — компромат, который ляжет кому нужно в стол, во мгновенье ока превратившись из уголовного фактора — в политический. Значит, — так нужно.
Все доказательства по следствию: бумаги, пленки, пакетики с разной вещественной ерундой, — Гвидонов опечатал и еще утром передал начальству, чтобы никогда больше этого дядю не вспоминать. Пусть себе травит население на здоровье, — значит, не шестерка. А не шестерка, так не его собачье дело…
На часах пятнадцать минут седьмого, с Григорием договорились на семь, — можно, как человеку деловому, минут на пять опоздать, так получится даже посолидней. Итого, минут через десять выходить.
Но какое все-таки паскудство, — такая жизнь. Когда постоянно нужно помнить о своем месте, — и хорошо знать его. Гав-гав…
Ресторанов в Москве, — чертова уйма. И один хуже другого.
Но каждый с претензией на оригинальность. Каждый, в попытке изобразить из себя — собственное лицо. Какие только лица не встречаешь, когда открываешь дверь очередного: под морское дно, под библиотеку конгресса, под разухабистую вольную «малину», под столовую короля, под автомастерскую, под бордель из вестерна, под охотничьи угодья, под Третьяковскую галерею, под уцелевший отсек затонувшей подводной лодки…
Разные лица, разные, — куда уж тут денешься. Но что одно на всех, что у них совершенно общее, — так это все остальное… Особенно, внимательность в подсчете посуды, — как бы долгожданный любимый гость не разбил тонкого стекла фужер, или, не дай бог, не утащил его с собой на память.
Поэтому в каждом, — общий азарт наблюдательности. Подносишь ко рту рюмашку с водкой, и ощущаешь, как за твоим движением наблюдает пара заинтересованных глаз, озабоченных целостностью сервиза.
Такой вот симбиоз радушнейшего гостеприимства и самой черной подозрительности. Но они так гармонично уживаются друг с другом, — что любо-дорого повариться во всем этом. Особенно, если так поставлен, что ни одно движение халдеев не остается без объяснения.
