— Вы знаете, — сказала я, волнуясь, — вы знаете, я их вовсе не здорово… Не здорово я их понимаю.
— Ну да! — Проводник засмеялся и посмотрел на меня лукаво. — Рассказывайте! Ну да идите, идите спать.
Я легла на свою полку и почувствовала вдруг, что очень устала за сегодняшний день и очень хочу спать. Я вспомнила, как недоверчиво посмотрел на меня проводник, как засмеялся и сказал: «Ну да! Рассказывайте!» Он не поверил мне. Милый, хороший проводник, ты мне не поверил!
5
Я просыпаюсь рано утром. Мои соседки — две немолодые женщины, натянув до подбородка одеяла, наблюдают за мною, осторожно скосив глаза. Я говорю им: «Доброе утро» — и скидываю одеяло. Я одеваюсь, а они, улыбаясь, разглядывают меня. Одна, что лежит на нижней полке, обращается ко мне и говорит странно высоким голосом:
— О, нэйти говорит по-фински! Как это приятно!
Я объясняю, почему говорю по-фински и как очутилась в этом купе. Широкое лицо согласно кивает в такт моим словам, и все на этом лице выражает довольство и добродушие: небольшие, тонущие в морщинах глаза, губы, пришлепывающие в такт моим словам, и смешной нос — башмаком.
— О, теперь мы понимаем. Нэйти — наш гид. И вы всю поездку будете с нами? Ты слышишь, Майя, нэйти всю поездку будет с нами.
Моя соседка встает, снимает с вешалки платье и долго натягивает его на свое пышное тело. Я уже одета. Беру мыло и щетку и, направляясь к двери, бросаю взгляд на ту, кого моя соседка называла Майей. Майя обеими руками держит одеяло у подбородка, смущенно улыбается мне и отводит взгляд в сторону.
Я иду по коридору и слышу, как возятся и переговариваются за дверьми купе мои туристы. Большинство, очевидно, уже встало или встает. Какой-то человек стоит у окна. Он сторонится, давая мне дорогу, и приветственно поднимает руку. Я желаю ему доброго утра.
Когда я возвращаюсь в свое купе, женщины, уже одетые и причесанные, тихо переговариваются, склонившись над большими баулами. Очевидно, они укладывают вещи, готовятся к Москве.
Мне укладывать нечего, и я просто достаю с верхней полки свой чемоданчик. Толстая женщина садится на полку и, положив на столик большую короткопалую руку, поглаживает складки на белой салфетке. Кажется, она собирается говорить со мной. Вот она посмотрела на меня.
— Меня зовут Орава.
Я улыбаюсь. Дело в том, что «орава» — по-фински «белка».
— Я впервые за границей и многого не знаю. Поэтому, если я что-нибудь буду делать не так, вы меня поправляйте. Я не обижусь на вас. Ведь вы мне годитесь в дочери. Такая вы молодая! — Орава смотрит на меня умиленно. — Как же вы, такая молодая, и уже научились говорить по-фински?
Узнав, что я кончаю институт, она сокрушенно качает головой:
— Ай-ай-ай, такая молодая и… ты слышишь, Майя, уже кончает институт!
— Простите, ваша соседка плохо слышит? — спрашиваю я.
— Моя соседка? — Орава удивленно оглядывается по сторонам. Я киваю на верхнюю полку. — Ах, это… Это не соседка. Это сестра. Нет, она слышит хорошо. Просто я — ее старшая сестра. Мы из Лапландии. Из Саариниеми. Это маленькое местечко — вы не найдете его даже на карте. Мне повезло. Я вышла замуж за рабочего парня, который приезжал погостить к своей матери. И перебралась с ним в Турку. Знаете Турку? Это очень большой город. А Майя осталась. Пробатрачила полжизни, а теперь купила клочок земли. Никуда не выезжала. Вот впервые едет со мной в Москву.
Майя лежит на верхней полке и смотрит в окно.
«Да, финны действительно молчаливый народ, — думаю я. — Сколько едем вместе — и ни одного слова! А Орава, наверное, не финка».
— Вы финка? — спрашиваю я Орава. — Я знаю, что в Финляндии ведь живут не только финны.
— Да, у нас много шведов, но я-то чистокровная финка.
— Мне говорили и я читала, что финны — народ малоразговорчивый. А вот вы такая веселая, живая…
— Да, — Орава смеется, — я веселая. У меня жизнь веселая. Муж есть. А вот у ней, — кивает в сторону Майи, — жизнь скучная, так она и сама скучная. Молчит все. Вы понимаете, нэйти…
— Меня зовут Ася.
— Асья?.. Это что, русское имя? Так вот, Асья, вы такая молодая, вы не понимаете, как трудно жить одинокой женщине, вот как моя Майя. Ей…
Дверь в это время открылась, и Аарне кивнул нам с порога. Я выхожу в коридор. За окном вертится земля, и хороводом идет черный подлесок, и снег ноздреват, без блеска, с желтизной. Под Москвой — весна.
— А в Финляндии сейчас весна? — спрашиваю я у Аарне.
— Да, — кивает он, — весна. Но еще есть снег. Много снега. — Аарне поднимает палец и говорит по-русски — Минутошку! — Он вытягивает из кармана записную книжку и роется в ней. Лицо его светлеет, и он читает по слогам: — Моросивое! — Потом победно смотрит на меня и смеется. Потом читает дальше — Девуська! Пойдемте кусать моросивое!
Мы обсуждаем программу нашего пребывания в Москве. Потом по списку Аарне знакомит меня с туристами. Их тридцать человек. У меня рябит в глазах от фамилий: Микколайнен, Расволайнен — все «лайнены» на одно лицо, и из моего знакомства ничего не получается.
— Вот обратите внимание на этого, — палец Аарне задерживается у фамилии Асикайнен. — Он старый и больной человек. С ним будет немного хлопотно. Надо будет устроить его в хороший номер и попросить в ресторане для него диетическое питание. А в остальном, я думаю, ни с кем хлопот не будет. Все остальные здоровы и вообще хорошие люди. Хароши шэловэк! — добавляет он по-русски.
