Перевал - [5]
— Только попробуй! Новая власть тебя в Шыбыр[5] сошлет!
— Ах, в Сибирь! Вот тебе! — Мекебай что было силы хлестнул Зуракан камчой по спине.
Сжавшись от боли, Зуракан отчитала мужа:
— Эй, дурень, что хлопаешь глазами, когда твою жену бьют! Муж ты мне или тряпка? Если заслужила, бей сам. Что я, у бога соль украла, чтобы меня чужой хлестал камчой? Мы с тобой муж и жена… Давай свяжем, как овцу, этого и подадимся в Чуйскую долину! Хочешь остаться моим мужем, так вступись за меня!..
Текебай, готовый уже было замахнуться на Зуракан, приостановился.
— Подожди-ка, Мекебай, за что нам ее бить?
— В своем ли ты уме? — вскричал дружок.
— Не ударь байбиче мою жену ченгелом по голове, она бы не убежала…
Мекебай опустил руку с камчой:
— Да вы, видно, сговорились! Она притворилась, что убегает, а ты для виду пустился в погоню. Поехали в аил!
Они повернули коней.
Гнедой, на котором ехала Зуракан, успел отдохнуть, набрался сил и, словно косуля, помчался вверх по крутому склону.
— Ой, гляди! — вскрикнул Мекебай и стеганул камчой своего копя. — Плохо будет, если она опять сбежит…
Мужчины поскакали вслед за ней, хлопая на ветру полами халатов…
— Ай-ий-ий, Батийна-эже, — протяжно сказала Зуракан, — если б тогда не поддалась я уговорам Такебая, давно уже была бы в Чуйской долине, и не свалилось бы на меня столько бед.
— Не огорчайся, сестра! Не огорчайся!
Батийна то печально хмурилась, то улыбалась, любуясь Зуракан:
— Не женщина, а батыр! Ты еще счастливо отделалась. Где бы я нашла тебя, если б им удалось завалить тебя камнями? Отговорились бы: «Скрылась, мол, куда-то. А куда, сами не знаем».
Батийна приумолкла на минуту, глядя на Зуракан с любопытством и восхищением.
— Теперь послушай мою историю, что я пережила за это время.
Вот что она рассказала…
На третьи сутки после того, как покинула родной аил, Батийна на своей быстроногой рыжей кобыле со звездой во лбу подъезжала с провожатым к городу.
Прожив столько лет в горах, женщина впервые видела город с множеством высоких домов, с базарами, где рядами выстроились ларьки и лавки, где торгуют разного рода тканями, отмеривая их аршинами… В городе есть и скотный базар, широкий двор забит овцами, козами, коровами, а что там не вмещается, толчется на улице, запруживая ее. Так и шарят глазами купцы из Андижана. На базаре полно разных харчевен с дымящимися самоварами и окутанными паром касканами[6].
— Горячий ма-анту, жирный ма-анту! Оближется тот, кто его съел, и тот, кто еще не поел! — горланит чайханщик, зазывая прохожих, словно готов угостить тебя задаром. Но попробуй, сойдя с коня, съесть полдесятка-десяток его мант, как из карманов вытряхнут все твои деньги, и ты сразу повесишь голову, словно собака, которую сначала позвали, потом огрели палкой. Попробуй-ка не отдать ему денег, как он сразу взъестся: «Эй, невежда, кто будет расплачиваться за то, что ты поел у меня?!» И схватится за чумбур твоего коня.
Какие только дома не высились в городе вдоль улиц, по попробуй остаться там на ночь, не найдешь себе ночлега. Если же попроситься к знакомому, то он будет смотреть под хвост твоему коню, как бы тот не загадил ему двор.
На базаре урюк, кишмиш, горы всяких фруктов! Но тебя не позовут и не скажут: «Эй, батыр, вижу ты проголодался, отведай, пожалуйста!»
Нет, стоит киргизу в своей овчине подъехать поближе, как торгаш замашет на него руками: «Эй, убирайся-ка отсюда подальше со своим конем, могила твоему отцу! Еще потопчешь мне яблоки!»
Издали город кажется богатым, прекрасным, щедрым, шумит базарами, но без денег тебе ничего не дадут, глоток воды и то продается… По рассказам Батийна знает, что город — это ненасытный котел, кишащий перекупщиками, головорезами, карманными ворами, каждый из кожи вон лезет, из копейки норовит сделать две.
Въезжая в город, Батийна почувствовала какую-то стесненность, будто на нее давили со всех сторон. Все равно как человек, привыкший к чистому воздуху на гребне Великого хребта, спустился бы в тесное ущелье и, изнемогая от спертой духоты, посетовал бы на себя: «Эх, надо было подождать спускаться».
Сразу же за большаком начиналась улица, — домов было не так густо, да и деревьев маловато, и ни одной живой души. Взметая босыми ногами придорожную пыль, выбежала взлохмаченная девчонка и, растопырив руки, запрыгала на месте, пытаясь вспугнуть коня:
— Буп, буп!
Рыжая кобыла, изморенная двухдневным путешествием, и ухом не повела. Она лишь мотнула головой, звякнув удилами, вроде по-своему сказала: «Эй, девчонка, не балуй! Уйди с дороги!» — и пошла прежним спорым шагом.
Тут поравнялся с Батийной спутник, он, чуть отступя, вел на поводу лошадь, подаренную Качыке.
— А ночевать куда поедем? — спросил он.
— В кантком, куда же больше? — сказала Батийна.
Батийна твердо знает: кантком, кантонный комитет партии, направляет жизнь по-новому. Это он берет под свою защиту обездоленных, всех, кого топтали баи и манапы; расправляется с царскими чиновниками, ростовщиками, купцами, колонизаторами. Это он, кантком, вызвал в город никому не ведомую Батийну, чтоб вытянуть ее на путь равенства и свободы!
Батийна никак не возьмет в толк: откуда кантком ее знает? Почему вызвали именно ее? Наверное, в канткоме есть человек, который когда-то видел ее и рассказал товарищам о ней, возможно, и похвалил. «Скорее всего, это Жашке (так она по-прежнему называла Якова Степановича Якименко) сделал», — думала дорогой Батийна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тугельбай Сыдыкбеков — известный киргизский прозаик и поэт, лауреат Государственной премии СССР, автор многих талантливых произведений. Перед нами две книги трилогии Т. Сыдыкбекова «Женщины». В этом эпическом произведении изображена историческая судьба киргизского народа, киргизской женщины. Его героини — сильные духом и беспомощные, красивые и незаметные. Однако при всем различии их объединяет общее стремление — вырваться из липкой паутины шариата, отстоять своё человеческое достоинство, право на личное счастье.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.