Перевал - [7]
— Иди сюда, Батийна. Спать надо! Да ты не бойся! А на старушку внимания не обращай, все они такие. У нас с тобой совсем другое дело! Надо выспаться как следует. Завтра узнаешь, зачем тебя вызвали сюда и куда потом поедешь. А пока спи!
Она покрутила колесико лампы и показала, как надо регулировать фитиль.
— Если захочешь прибавить света, повернешь вот так.
«В ханском дворце тесно, а в родной лачуге — просторно», — вспомнилась поговорка Батийне. Долго не могла она заснуть в чистой просторной комнате на мягкой упругой кровати. Стоило шевельнуться, как ее сразу подкидывало, словно кто-то снизу тряс руками. И сон уходил, в голову лезли разные мысли.
Батийна бесшумно слезла с кровати и перенесла постель на пол. Встав на колени, вывернула фитиль. Комната осветилась ярче. Батийна легла и уставилась глазами в керосиновую лампу, горевшую на подставке возле стола. Ручка у красивой лампы блестела, стекло было невероятно прозрачно. Тонкий язычок ее пламени едва заметно колыхался, и она совсем не чадила, подобно кара чираку[10].
«Боже мой… Была я дочерью охотника, он никогда из нищеты не вылезал, попала потом в юрту к баю и прислуживала ему, не зная другой жизни, кроме нудных домашних забот. Ни у кого в юрте не полыхал такой яркий свет, который и горит-то без дров. Сколько себя помню, зябла я в серой трухлявой юрте, где изо всех дыр задувал ветер».
Перевалило за полночь, а сон все не шел. Бархатно-темное небо за окном было усеяно несметными жемчугами.
Чем больше привыкали глаза к яркому свету, тем уютней и любопытней становилась комната. Батийна разглядела на круглом столике в углу медную статуэтку, которую еще с вечера показывала ей Валентина Копылова. Оказывается, это батыр, старинный храбрец, который защитил русских людей от чужеземных врагов.
«Эх, разве мало было у киргизов древних батыров? Ну хотя бы взять Манаса великодушного да хитроумного Бакая, о которых поют в сказаниях. Или бесстрашные тигрицы во всем женском роду — Каныкей и Джаныл-мирза».
С картинки на простенке между окон на Батийну смотрит еще совсем юный джигит с едва пробивающимися черными усиками и гордой осанкой, как бы спрашивая: «Видишь меня, молодка?» О нем Копылова сказала Батийне: «Великий русский поэт, или акын, по-вашему, он оставил много книг, хотя погиб совсем молодым».
«О создатель, разве мало было у нашего народа сладкоголосых певцов, что заливались, как соловьи, да красноречивых мудрецов? Впрочем, отец, когда заводил свои рассказы, сидя почти неподвижно у земляного очага, часто обращался к певцам незапамятных времен… «Э, жеребята мои, — говорил он, — запоминайте драгоценные слова ваших дедов, которые исстари переходят из уст в уста. Потом расскажете своим детям. Положено, чтоб каждый помнил своих предков, ценил, почитал их…» Но почему наши горцы, которые умеют так чтить своих прародителей, не научились этому мастерству? Эх, если б осталось изображение хоть одного из наших предков!..»
Но тут ее внимание отвлекла картинка, висевшая над шкафом между дверью и передним углом комнаты.
Тихо, почти незаметно струится речка. У самой ее кромки колышется осока, да еще какие-то кусты. Веет легкий ветерок. Из леса вьется едва-едва различимая тропинка. На берегу, обхватив руками колени и опустив голову, сидит босая, простоволосая девушка. Распущенные волосы, словно струп воды, стекают вниз к земле.
Батийна даже рот раскрыла, глядя на нее. «Осока, похожая на ту, что колышется здесь над рекой, растет и у нас на Черных болотах… Видно, девушку давит тяжелое горе. Бедняжка, муж ли ее побил, разлучили с любимым или злая байбиче обругала. Боже мой, и другие народы, оказывается, такие же, как и мы, горемыки».
Батийна неотрывно смотрела на картинку, полная жалости к девушке. Да и та девушка, казалось, смотрела на Батийну своими задумчивыми, полными тоски глазами: «Эй, молодуха, киргизушка моя, ты что так смотришь на меня? Оставь, дорогая, меня, лучше ложись спать!» Но девушка все молчит, глядит тоскливыми глазами…
Вспомнив, что пережила сама, Батийна неожиданно для себя подумала:
«Эх, если б кто-нибудь нарисовал меня в то время, когда я по Бёлётуннскому ущелью вела верблюдов с навьюченными на них льдом или когда стояла, привязанная к столбу после злополучного своего побега, сейчас бы я целовала ему руки, благодарила бы изо всех сил. Если б кто нарисовал меня, когда я мыкала горе, у многих бы висела такая вот картинка обо мне…»
Батийна, которую уже одолевал сон, почти внятно шепнула:
— Эй, девушка, не надо так горевать!..
Тонкий, трепещущий, словно струна комуза, полный грусти голос коснулся ее сердца: «Спи, молодка, спи, дорогая. Тебе предстоит далекий путь!»
Батийна бодро поднялась, хотя спала очень мало. Ни ржания жеребят, как в аиле, ни блеяния овец. Где-то прокудахтала наседка. На улице громыхали арбы…
«Вишь, в городе и звуки свои», — подумала Батийна, направляясь в умывальную. Валентина Копылова причесывалась у зеркала.
Надежда Сергеевна, — она хлопотала на кухне, бормоча что-то себе под нос и время от времени обращаясь к дочери с вопросами, — успела накрыть на стол. Стояли полные тарелки аккуратно нарезанного белого хлеба, сладкого печенья, похожего на только что народившийся месяц, пышный пирог. Она не решалась сразу есть, — нет ли чего запретного? Даже обрадовалась, когда, отведав кусочек пирога, почувствовала вкус яблока: «Слава богу, не поганое кушанье», — и отломила кусок побольше. Поела немного меда, варенья, творога и вдоволь напилась крепкого чая.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тугельбай Сыдыкбеков — известный киргизский прозаик и поэт, лауреат Государственной премии СССР, автор многих талантливых произведений. Перед нами две книги трилогии Т. Сыдыкбекова «Женщины». В этом эпическом произведении изображена историческая судьба киргизского народа, киргизской женщины. Его героини — сильные духом и беспомощные, красивые и незаметные. Однако при всем различии их объединяет общее стремление — вырваться из липкой паутины шариата, отстоять своё человеческое достоинство, право на личное счастье.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.