Перевал - [2]

Люди, напившись чаю, насладились кумысом и оживленно разговаривали.

Почтенный Нурбай повел речь о прошлом, коснулся родословной многих присутствующих аксакалов, уснащая свой рассказ мудрейшими поучениями, потом перевел разговор на потомков именитого Арстаналы.

Арстаналы, лев Великих гор, приводивший всех в трепет, не так давно умер, прожив сто девятнадцать лет. Потомки Арстаналы по исконному обычаю отметили с торжественной пышностью сороковой день его смерти и, не откладывая, загорелись мыслью устроить предстоящие поминки — в годовщину смерти батыра — с ошеломительным размахом и великолепием. «Большие поминки по нашему отцу справим куда богаче, чем были даже у древнего богатыря Кокетея![2] — хвастались сыновья Арстаналы. — Во все концы, где только пройдет конь, разошлем своих гонцов, созовем гостей из всех окрестных родов. Церемонию устроим не меньше, как на двадцать дней. За шесть месяцев оповестим людей разных земель. Пусть сарты Андижана, уйгуры Арки, казахи Желтых степей готовят коней к скачкам и джигитов к состязаниям на пиках!»

После паузы Нурбай с усмешкой добавил:

— Кое-кто в роду Арстаналы не скрывал своего огорчения, что нельзя по нынешним временам выставить на скачках рабов и рабынь в виде приза. Вот тогда слава поминок была бы еще громче! Увы, новые законы связывают по рукам и ногам!.. А то бы и самого пашу-царя уговорили как-нибудь… Не отказали бы и губурнадор с жандаралами[3], приехали бы все начальники по нашему приглашению…

Прищуренные, словно куда-то вдаль устремленные глаза Нурбая вдруг расширились, и он с горечью вспомнил, что поминки по Арстаналы, на которых он присутствовал, прошли далеко не с той пышностью, как задумали потомки бека.

— Увы, человек предполагает, а аллах располагает!.. Оттого ли, что потомки Арстаналыбатыра прогневили бога своими чересчур хвастливыми речами, то ли время такое, — как бы там ни было, справили поминки куда беднее, чем затевали сыновья именитого бека. На поминки не то что сарты Андижана или уйгуры Арки, даже близкие наши братья — казахи из Желтых степей — не приехали. Словом, поминки прошли не только что бедно, а вернее сказать, даже убого. На первый приз было поставлено всего сто лошадей да пятьсот овец. Состязание на пиках провели единственный раз. Гостей принимал лишь род самого батыра. Поминки свернули в неделю, и кончились они без особого шума. Дело, оказывается, в том, что не по душе вся эта затея пришлась новой власти. Ходят слухи, будто Барскан, сын Шаймердена, поступил в услужение новой власти и возводит напраслину на Манапбая: тот, мол, устроил богатые поминки по своему отцу, не раз обагрявшему свои руки кровью невинных людей…

Видно, Нурбай собирался еще кое-что сказать, но осекся, помолчал, теребя свою бороду, потом лениво протянул:

— Кто мог подумать, что потомки всемогущего Арстаналы лишатся своего прежнего влияния. Дожили до того, что какой-то Барскан позволяет себе рычать на почитаемого всем народом Манапбая, младшего сына славного Арстаке…

Тут вмешался узкоглазый спутник Нурбая. Он забормотал, не раскрывая сонных глаз:

— Говорят, Манапбай травил людей, смущал народ. Потому и новая власть собирается загнать его подальше…

Серкебай приосанился, делая вид, будто это его ничуть не расстраивает, и небрежно махнул рукой:

— Э! Разве пропадет с голоду такой матерый волк, как Манапбай…

— Да, Манапбай-мирза с голоду не пропадет, — поддакнул Нурбай. — Родня, думаю, не забудет потомка льва… не оставит его без жирного мяска. Но разве только в этом дело? Просто для потомка бека унизительно, если его куда-то зашлют с родной земли… Интересно, сам-то этот Барскан из чернопятых голодранцев? Да, наступило время, люди поедом едят друг дружку…

В юрте установилась тишина. И нарушила ее почтенная Букен байбиче своим вопросом:

— И строптивая жена мирзы отправится с ним туда?

— Говорят, вместе с Манапбаем поедет Айнагуль, дочь Гульгаакы. Другие жены с детьми останутся на родине.

— Когда-то эта ветреница, — не без злорадства сказала Буке и, — запятнала честь Асантая, поблаженствовала в свое время с мирзой, вот бы ей теперь пострадать заодно с ним! Кто знает, может, из-за этой женщины и закатывается нынче звезда потомков бека.

Брат ответил ей:

— Не-ет, Букентай, так говорить тоже нельзя. Пришло время, на цыпочках вынужден ходить не один Манапбай, совративший чужую жену… Если хочешь знать, новая власть сталкивает с высоты величия одних и возвышает других, кто был ничем…

Нурбай повел глазами в сторону сидящих у порога. Казалось, он предостерегал: «Э-э, Букен, не очень-то насчет нынешних времен… Смотри, у твоего порога чернопятые голяки… Еще донесут на нас властям».

— Мясо, наверное, сварилось, байбиче, — прервал разговор Серкебай.

— Свариться-то давно сварилось… Только не хотелось мешать вашей мужской беседе, — вкрадчиво проворковала Букен и сразу же нетерпеливо повысила голос: — Эй, ты, кончила резать лапшу? Неси медную чашу!

Зуракан, ловко орудуя ченгелом — вилкой с медными зубьями и тяжелой деревянной ручкой, украшенной серебряным кольцом, — принялась выкладывать в большую чашу душистую баранину из котла.