Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании - [167]

Конечно, марксистское, ленинское отношение к насилию, к физическому уничтожению врагов рабочего класса, как наиболее эффективного средства коммунистического строительства, утверждалось в России не сразу. Как известно, марксистскую веру в неизбежность краха частнокапиталистической цивилизации и победы коммунизма вместе с Лениным разделяли все российские социал-демократы. Но ленинское «цель оправдывает средства», оправдание любых репрессий разделяли только особые люди, составившие костяк большевистской партии. Не каждый марксист пойдет громить банки и попутно убивать его охранников во имя победы пролетариата. Поклонниками Ленина и его идей становились только марксисты, лишенные того, что до революции называлось интеллигентностью, по Ленину – «сентиментальностью». Отсюда и раскол российской социал-демократии на большевиков и меньшевиков. «В Ленине, – настаивал тот же Георгий Федотов, – нет ни скрупула русского интеллигента… Русские марксисты 90-х годов, этически настроенные и сами презирающие себя за это, ужасались перед «твердокаменным», но все же постепенно покорились ему. Он стал центром притяжения людей нового типа. Он сам ковал его, неумолимо преследуя сарказмами и оскорблениями мягкотелого интеллигента. Из евреев, кавказцев и русских ницшеанцев он создавал свою гвардию – хищников и бойцов. То, как он умел (хотя и не всегда) – укрощать этих тигров подполья, не менее удивительно, чем обуздание волчьей стаи. Выковать большевистскую партию было не легче, чем государство СССР».[379]

И здесь я подхожу к решающему пункту своего исследования. Мы до сих пор не можем дорасти и до моральной оценки Сталина и до моральной оценки большевизма в целом, ибо принадлежим к той особой, не существовавшей ранее породе русских людей, которая в силу советского воспитания лишена этического сопереживания своей истории.

И рост популярности учения об особой русской антизападной цивилизации, рост популярности суррогата учения о коммунизме только подтверждает нашу неспособность стать полноценными в духовном отношении людьми. Еще раз повторяю. Не может христианин, несущий в своей душе заповедь Христа «Не убий», преклонять свои колена перед палачом Сталиным.

До революции противоестественность марксистской концепции человека и человеческой истории осознавала хотя бы подавляющая часть нашей национальной интеллигенции, она видела, как Семен Франк, что марксизм несет России не только линейное, одномерное мышление, но и этику нигилизма. Сегодня даже образованные люди, представители новой, посткоммунистической интеллигенции полагают, что идеал коммунизма нес в себе много светлого и возвышенного.

В том-то и дело, что строительство СССР было одновременно и процессом создания нового, особого типа людей, убежденных, что коммунизм как цель истории оправдывает любые средства их достижения, что морально все, служащее победе пролетарской революции, что жизнь отдельного человека ничего не стоит в сравнении с успехами страны на пути строительства социализма. В рамках такого особого ленинского мировоззрения и не встает вопрос о соразмерности человеческой цены, которые заплатили русские люди за успехи социалистического строительства. В рамках такого мировоззрения, которое до сих пор разделяет подавляющая часть россиян среднего и старшего поколения, победа Днепрогэса оправдывает сталинский голодомор, убийство только на Украине 3 миллионов людей, подавляющую часть которых составляли дети. И сам тот факт, что эти бывшие советские люди и воспитанные на ностальгии об утерянном социалистическом лагере их дети и уже внуки живут в рыночном, в своей основе свободном обществе, не меняет существа дела. Еще раз повторяю. Глубинное противоречие современной России состоит в том, что русские люди, погрузившиеся всем своим телесным существом в рыночный мир, исповедуют марксистские представления о смысле мироздания и человеческой жизни.

Марксистский мессианизм, учение о неизбежной победе коммунизма приобрело у большевиков в России наиболее жесткую из всех возможных вариантов антигуманистическую интерпретацию и привело к деморализации сознания целого ряда советских поколений. В этом сознании, как я уже сказал, исторический фатализм, учение о том, что законы истории своей неумолимой логикой ведут к коммунизму, иезуитское «цель оправдывает средство» и моральный инфантилизм, традиционное русское пренебрежение к ценности человека – все слилось воедино. Для того, чтобы появился этот новый советский человек, убежденный в прогрессивности всего, что приближает победу пролетарской революции, даже сталинские квоты на отстрел невинных людей, даже так называемые расстрелы по «белому списку» на Соловках и Колыме, надо было провести громадную работу по «очищению» русского человека от этического, морального отношения к миру. Для этого надо было уничтожить носителей этнического отношения к миру, дореволюционную российскую интеллигенцию, русское духовенство, вообще всю дореволюционную образованную Россию, воспитанную на идеалах добра, благонравия, моральной ответственности личности, лежащих в основе великой русской литературы. Для этого надо было сделать героем Павлика Морозова или красноармейца, способного по-ленински безжалостно убивать классового врага, для этого надо было создать особую советскую революционную литературу, призывающую неустанно, как это делал Эдуард Багрицкий: «Убей, убей».