Переплетение времен - [20]

Князем, конунгом, был вероятно головной всадник, ничем не отличающийся по внешнему виду от остальных.

– Не говори, что ты хазарин – шепнул Урхо – Конунг не любит хазар. Кем же тебя назвать?

– Скажи, что я из белых хорватов – вспомнил я читанное в Сети – Мое имя Лев.

Очень хотелось надеяться, что среди дружинников нет хорватов и тогда мой полянский можно будет выдать за хорватское произношение, каким бы оно на самом деле не было. Этот трюк уже сработал с майором Шумейко в Киеве XXI-го века, мог прокатить и сейчас. Я плотнее запахнулся в свой плащ, чтобы скрыть армейскую мнемонику на рубашке. Тем временем всадники подъехали к хутору и остановились.

Мы поднялись навстречу. Урхо поклонился, не слишком низко, но почтительно, и приветствовал князя на каком-то незнакомом мне языке. Наверное это был тот самым язык, который Аня называла "русским" при нашем первом знакомстве, потому что явственно прозвучало "исландское" название Киева – "Канигард". Потом он повернулся ко мне и сказал еще пару фраз, в которых прозвучало имя "Лев". Князь, пригнувшись в седле, тоже повернулся ко мне. Вещий Олег, если это был он, выглядел совершеннейшим скандинавом. Половина его головы от шеи до середины макушки была гладко выбрита и топорщилась свежей щетиной. Светлые глаза были странного, что-то мне напомнившего цвета, а длинные, забранные обручем волосы оказались неожиданно рыжими, но не яркого, а блондинистого оттенка. На шее у него висел на серебряной цепочке странный крест с очень низко сидящей перекладиной. Неужели Олег уже крестился? Но тут же я сообразил, что это не православный крест, а "молот Тора". Князь обратился ко мне по-полянски:

– Кто ты, Лев?

На этом языке он говорил чисто, но сильно, также как и я, утяжеляя окончания слов. Так вот, оказывается, какой у меня акцент. Забавно! Надо будет рассказать Ане, вот она посмеется. Если выберешься, подсказал наглый внутренний голос. Тем временем Олег-Хельги ждал ответа. Я лихорадочно думал, что бы ему соврать и, наверное, затянул паузу, потому что его глаза сурово сверкнули и я понял, что они мне напомнили. Был в них тот-же изумруд, что и в глазах моей единственной, но только посветлее. Кем же назваться?

– Я, княже, книжник и знахарь.

Действительно, я стану широко известен в узких древнеславянских кругах изобретением медицинских банок и интуитивного антибиотика, ведь именно так я вылечил Аню от воспаления легких. Но до этого было еще добрых сто лет.

– Ты волхв, что ли? Что делаешь на моих землях? Чем докажешь свои слова? Может ты хазарский лазутчик?

Земли, наверное, были спорными, но конунг явно не заморачивался политкорректностью. Да и насчет хазар он как в воду глядел, воистину – Вещий. И тут меня осенило, ведь он сам назвал меня волхвом… Тем временем, он спешился. Я хотел было ехидно поинтересоваться здоровьем его любимого коня, но, озабоченный своим собственным здоровьем, воздержался. К тому же, как мне показалось, летописец сильно преувеличил пафосность Хельги по отношению к лошадкам, потому что Вещий небрежно бросил поводья одному из воинов и даже не поинтересовался как устроят его коня. Наверное викингу-варягу привычнее было бы побеспокоиться о целости своего драккара, который остался в Ладоге. И все же стоило попробовать, тем более, что конунг ждал ответа.

– Да, о Великий Князь…

Я начал пафосно, но не подобострастно, как и подобало, по моему мнению, говорить волхву, любимцу богов. Начало Вещему явно понравилось и его глаза перестали сверкать. Наверное, его не так давно начали называть Великим Князем, а может быть я даже был первым.

– Да, конунг, я великий волхв и мне приоткрыта завеса над грядущим.

Олег подошел ко мне, тяжело ступая кожаными постолами, взял меня жесткой рукой за подбородок, уставился в меня своими зелеными глазами и сказал тоном великого сомнения:

– Ой ли? Не слишком ли ты молод для ведуна? А вот для лазутчика в самый раз.

Отвести взгляд означало верную смерть и краем глаза я заметил, как напрягся Урхо.

– Не годы делают смертного волхвом, а воля богов – заявил я, нагло глядя конунгу прямо в лицо.

Примитивный демагогический прием сработал и князь отпустил мой подбородок.

– Посмотрим, какой ты волхв. А ну-ка скажи, что меня ждет в грядущем? Скоро ли буду пировать в Вальхалле?

Ну князь, подумал я про себя, ты нарываешься, да еще и не в рифму. Придав лицу многозначительное выражение, я заговорил:

– Внимай же мне, о Хельги! Вот что мне открылось! Грядущие годы таятся во мгле, но вижу твой жребий на светлом челе. Запомни же ныне ты слово мое: воителю слава – отрада, победой прославлено имя твое, твой щит на вратах Цареграда4…

Постепенно я повышал уровень пафоса, не глядя на Олега и подняв свой взгляд к небесам, как бы читая нечто неподвластное взору смертных. На душе было муторно, но выхода не было, назвался волхвом – пророчествуй. Когда я был еще мальчишкой, моя интеллигентная мама мучила меня, заставляя заучивать наизусть заумные стихи, смысл которых порой от меня ускользал. А вот теперь мне это пригодилось. Пушкинские строки я, мысленно моля прощения у еще неродившегося поэта, на лету переводил с русского на древнерусский. Получалось неплохо и мне даже удавалось кое-где соблюсти рифму благодаря схожести языков. Краем глаза я заметил ужас на лице Урхо и тонкую струйку слюны из открытого в непомерном удивлении рта Вещего Олега. Наконец, я закончил свое, а точнее – пушкинское, пророчество: