Январь 1131 года
Я всегда знала, что могу добиться всего, чего захочу.
Конечно, я не была настолько наивной, чтобы не понимать — для получения желаемого следует приложить немало усилий, к тому же не всё приходит сразу. Но в одном могу поклясться — ни разу я не познала поражения. Это давало мне повод гордиться собой, ходить с высоко поднятой головой, ничуть не стесняясь своего происхождения.
Да, пусть я была незаконнорождённой, но в то же время и принцессой Нормандской. Ибо мой отец — сам Генрих I Боклерк, герцог Нормандии и, свыше того, король Англии. Правда, в Англии я бывала редко, больше жила в континентальных землях отца. Я была «дитя двора», девица, выросшая в королевском окружении, незаконнорождённая принцесса, и пусть бы только кто попробовал мне в глаза сказать, что я не более чем одна из ублюдков моего любвеобильного батюшки.
Моя мать давно умерла. Я её совсем не помню, знаю только, что она была вдовой нормандского рыцаря, некогда обратившейся с прошением к королю, а уж Генрих Боклерк редко упускал приглянувшуюся даму. Так я и появилась на свет, одна из множества его внебрачных детей. Но ко мне отец относился с особой нежностью, так как я рано осиротела, и мне с няней Маго было позволено жить при дворе. Поэтому с раннего детства я дышала воздухом дворцовых тайн, училась понимать в них толк и использовать себе на пользу. Интриги! Ничто так не волновало меня. Я жила этой жизнью, и она мне нравилась. О, я быстро научилась распознавать свою выгоду и никому бы не позволила себя обидеть.
А ведь в последний раз меня посмел задеть сам примас[1]Англии архиепископ Кентерберийский. Этот святоша во всеуслышание осудил мою манеру туго затягивать шнуровку платья, подчёркивая фигуру, — дескать, тем самым я намеренно выставляю на обозрение каждый изгиб тела и смущаю мужчин, наводя их на плотские помыслы. Как будто мужчины не думают об удовлетворении плоти ежедневно! Вдобавок этот лицемер съязвил, что ничего иного и не следовало ожидать от девицы, чья мать была одной из шлюх короля и чьё имя сам Генрих и припомнить уже не в силах.
Кто бы снёс подобное оскорбление? И я показала, что смогу отомстить даже главному церковнику Англии.
Кем это сказано, что Церковь вне юрисдикции короля? Уж по крайней мере не такого, как мой отец. Генрих I держал всех этих длиннополых в кулаке, и, что бы ни вещал Рим, ни одно церковное постановление не имело силы, если отец не одобрил его. К тому же любой церковник был также подданным короля. Пришлось навести справки об архиепископе, и среди прочего всплыли факты его необычайного благоволения к саксам, этому грубому, мятежному племени, которое огнём и мечом покорил мой грозный дед Вильгельм Завоеватель[2]. А примас не только вступался за них, но даже утаивал от короля их выходки, заминал скандалы. Стоило ли об этом узнать королю? Разумеется. И уж я постаралась представить все в таком свете, что примас выглядел едва ли не смутьяном.
Наградой мне стала восхитительная сцена: отец устроил святоше гневный разнос, а под конец велел покинуть двор, заняться делами духовными и не совать свой нос туда, куда не следует.
Пристыженный архиепископ Кентерберийский поспешил уехать, но прежде, чем он укатил, я постаралась, чтобы ему стало известно, кто донёс на него. Его последний укоризненный взгляд наполнил меня торжеством, как и порадовало то боязливое почтение, с которым стали относиться ко мне, поняв, какое влияние я имею на родителя. Ибо я была Бэртрадой Нормандской... или Английской, если угодно. Так меня полагалось называть до той поры, пока я не выйду замуж и не стану по праву носить имя супруга.
Вопрос замужества для меня, как и для любой девицы благородной крови, представлял немалый интерес. Я была честолюбива и не вышла бы ни за кого, кто бы не поднял меня до уровня настоящей госпожи с достойным титулом. А почему бы и нет? Сам Вильгельм, мой дед по отцу, был рождён от внебрачной связи герцога Роберта Дьявола и дочери кожевенника Арлетты. А стал же он королём! Мои незаконнорождённые братья Роберт, Реджинальд и Бодуэн — могущественные вельможи Англии. Первый носит титул графа[3]Глочестера, второй Корнуолла. А третий — Девоншира. И, тресни моя шнуровка, я не желала для себя меньшего.
Отец дал мне понять, что я богатая невеста: моё приданое составляют пять тысяч фунтов, то есть столько же, сколько некогда оставил моему отцу Вильгельм Завоеватель. И Генрих Боклерк сумел стать королём. Короны мне не добиться — хотя бы потому, что я женщина и незаконнорождённая дочь. Я это понимала, но так или иначе хотела стать настоящей госпожой. В мои двадцать два года я это уже ясно осознавала. А ранее... Выть хочется, как вспомню, сколько я допустила ошибок. Но всё же я не теряла надежды. Ведь кроме пяти тысяч в качестве приданого не стоило сбрасывать со счетов и то, что я красавица.
Об этом мне говорило не только зеркало и моя льстивая Маго, но и взоры мужчин. Да, я знала, что красива. У меня блестящие тёмные глаза цвета спелой вишни и золотисто-смуглая кожа, как у восточных красавиц. О таких с восхищением рассказывают паладины, возвратившиеся из Святой земли. Этот золотистый отлив придаёт мне, нормандской девице, особую экзотичность. Рост у меня высокий, царственный, а фигура... Мужчины глядят мне вслед, и я знаю — им есть на что посмотреть! Пояс, что обхватывает талию, я стягиваю на окружности не более семнадцати дюймов. Бёдра у меня широкие, а грудь... Как сказал этот противный архиепископ — наводит на плотские помыслы. Лицом я удалась в отца-короля, оно у меня несколько худощавое, с чуть впалыми щеками, а рот... Пожалуй, рот я сочла бы несколько тонкогубым. Жёстким, как говорит мой кузен Стефан Блуаский. Но это истинный рот потомков Завоевателя.
