31 июля 2009 г., пятница
Измаил Мохаммед бежит по крутому склону Хейлигер-Лейн. Бешено развеваются фалды белой галабеи; воротник-стойка расстегнут в соответствии с требованиями современной моды. Беглец отчаянно размахивает руками — не только для того, чтобы сохранить равновесие, но и из-за смертельного страха. С его головы на мостовую на перекрестке падает вязаная шапочка-куфи. Измаил Мохаммед с надеждой смотрит на лежащий внизу город. Если он успеет добраться до центра, он спасен.
За его спиной во второй раз распахивается дверь. Из одноэтажного строения рядом с бокапской мечетью в Скотсеклофе выбегают шестеро мужчин, тоже в традиционной мусульманской одежде, и смотрят ему вслед. Один выхватывает пистолет. Он торопливо целится в фигуру Измаила Мохаммеда, успевшего отбежать метров на шестьдесят, и дважды стреляет наугад. Вышедший последним человек постарше бьет стрелка по руке снизу вверх, крича:
— Нет! Догнать его! Схватить!
Трое молодых людей бегут за Измаилом. Те, что постарше, остаются на месте и наблюдают за погоней.
— Шейх, почему вы не дали его убить? — спрашивает один.
— Пока нельзя, Шахид. Он подслушивал!
— Вот именно. Подслушивал и сбежал… Говорит само за себя.
— Но мы не знаем, на кого он работает.
— Кто, Измаил? Неужели вы думаете, что он…
— Никогда нельзя знать заранее.
— Нет. Он слишком… неуклюжий. Возможно, на кого-нибудь местных… Например, на НРА…
— Надеюсь, ты прав. — Тот, кого назвали Шейхом, следит, как преследователи перебегают по переходу Кьяппини-стрит, и обдумывает дальнейшие шаги. Снизу, на Бёйтенграхт, слышится вой сирены. — Поехали отсюда, — хладнокровно говорит Шейх. — Все поменялось. — Он быстро шагает вперед, к своему «вольво».
Со стороны центра доносится завывание еще одной сирены.
Она издали угадала его намерения по походке. Пятница, пять часов дня. Шаги торопливые и целеустремленные. Ею овладело дурное предчувствие; на плечи словно навалилась тяжесть. С огромным трудом она заставила себя отгородиться, успокоиться.
За Барендом тянулся шлейф запахов: шампунь, дезодорант — пожалуй, дезодоранта многовато. Даже не глядя, она могла сказать, что он куда-то собирается. Снова по-другому уложил волосы. Экспериментирует…
Он сел на высокий барный табурет за стойкой и весело спросил:
— Как дела, мам? Чем занимаешься?
— Готовлю ужин, — безропотно ответила Милла.
— А-а-а… Я-то сегодня ужинаю не дома.
Как она и думала. Скорее всего, Кристо тоже не вернется к ужину.
— Мам, тебе ведь сегодня не нужна машина? — спросил он тоном, отточенным за долгие годы до совершенства — он как будто заранее обижался на нее и в чем-то обвинял, но не явно, не открыто. Поразительное сочетание!
— Куда ты собрался?
— В город. Приедет Жак. Он получил права.
— Куда именно в город?
— Мы еще не решили.
— Баренд, я должна знать, — заметила она, не повышая голоса.
— Да-да, конечно, я тебе попозже скажу. — Прорываются первые нотки раздражения.
— Когда вернешься?
— Мама, мне восемнадцать лет. Когда папе было столько же, сколько мне сейчас, он служил в армии.
— В армии живут по уставу.
Он досадливо выдохнул:
— Ладно, ладно… Мы… поедем домой в двенадцать.
— То же самое ты говорил на прошлой неделе. А вернулся в третьем часу ночи. Ты учишься в выпускном классе, у тебя экзамены на носу…
— Гос-споди, мам, хватит уже об этом! Мне отдохнуть хочется! Тебе что, жалко?
— Нет, не жалко. Отдыхай, но знай меру.
Он презрительно хмыкнул, словно показывая: не такой он дурак, чтобы ей верить. Она заставляла себя не реагировать.
— Я же сказал, мы поедем домой в двенадцать.
— Пожалуйста, не пей.
— С чего ты вдруг так разволновалась?
Ей хотелось ответить: «С того, что недавно я нашла в твоем шкафу полбутылки бренди. Ты неумело спрятал ее за стопку трусов. А рядом лежала пачка „Мальборо“».
— Я обязана волноваться за тебя. Ты мой сын.
Молчит — значит, согласен… Она вздохнула с облегчением. Он добился чего хотел. До сих пор им удалось не поссориться. Потом она услышала, как он нетерпеливо постукивает ногой по стойке, как вертит в руке крышку от сахарницы, и поняла, что ничего еще не кончилось. Значит, ему нужны деньги.
— Мам, я не могу допустить, чтобы Жак и остальные платили за меня.
Он давно усвоил, что просьбы нужно излагать по очереди, а не все сразу. Научился умело строить фразы, подбирать нужные интонации. Она сразу почувствовала себя виноватой. Как ловко он ее подловил! А она, в извечном стремлении избежать конфликта, сразу же попалась на удочку.