Перепелка — птица полевая - [10]

— А вот почему штаны у тебя мочой пахнут. Видать, при ловле в кусты не бегаешь, на месте это справляешь, — засмеялся Нарваткин и настойчиво бросил: — Наливай тогда, что не угощаешь?

Поели-попили, Миколь растянулся на душистой трухе, расстегнул шубу, будто здесь хотел уснуть, и продолжил:

— Выходит, друг, спину сильно не гнешь, на берегу реки сидишь и вытаскиваешь деньги. Чувствую, такого в твоем характере не было… При пошиве наволочек всегда передовым был, пусть даже не платили. Забыл старые места?…

— Эти черти и ночью кружатся перед глазами. Больше всех — железные нары. Приляжешь — трещат. Вставая, боишься их тронуть… Нет, это счастье никому бы не досталось…

— Вармаськин где, с золотыми зубами, о котором недавно рассказывал? — после недолгого молчания спросил Миколь.

— У Олега дела, как у Казань Эмеля. Есть в селе такой старик, он конюшню охраняет, и сейчас на работе. — Рузавин растянул руки, как будто измерял двор. — В колхозных мастерских Олег трудился слесарем, но работой себя не утруждал — с утра до вечера пальцы о карты мозолил. Зачем напрасно потеть?

— А дед Эмель какой человек? Один живет? — спросил почему-то Нарваткин.

— Почему один, жена есть, дочь. Сейчас Зина в Саранске концы с концами еле сводит. В одном классе с ней когда-то учился. Вармаськин все ухаживал за ней…

От услышанного Нарваткину стало неприятно, поэтому разговор перевел на другую тему:

— Недавно хотел спросить тебя: где подхватил Розу?

— Как где, в своем селе. Она сестра председателя колхоза… Что, нравится? — засмеялся Трофим.

— Ну-у, это уж ты того… Я, чай, не волк, воровать не научился. Человек я, понял меня, человек! — Миколь и пьяным мог оправдаться.

— Зачем тебе моя жена? — Рузавин никак не мог понять, к чему клонит гость.

Тот придвинулся почти к его носу и бросил:

— Мне, друг, твое счастье — награда! Жена — баба, не пава, далеко от тебя не уйдет. А уйдет — другую найдешь. Я спрашиваю о Розе вот почему: любит или нет? Любит — живи. А если за стиральный валек тебя считает, тогда, друг, уходи, так лучше будет. Прости, только что-то показалось мне: не очень слушается тебя…

— Э-э, это ты зря!.. У женщины самая большая забота — постелить постель и накрыть стол. Потому она и не села с нами. Приученная: когда мужики пьют и беседуют, нечего им мешать… Хватит об этом. Давай, лучше выпей…

Услышав это, Миколь оторопел. С такими словами к нему давно не обращались, но смягчив голос, сказал:

— Ты, друг, не обижайся, я просто так спросил…

Бутылка опустела, говорить было не о чем. Миколь прикурил сигарету, стал сквозь нос выпускать дым. Вначале Трофим немного испугался — как бы пожара не было. Но увидев, что сигарета в руке, успокоился. В голове тяжелыми облаками поплыли грустные мысли. Они давили грудь. Тело почему-то вспотело. Уснул бы, но гость встряхнул за плечи. Открыл Трофим глаза и оторопел: в ногах разгоралось пламя.

— Эх, ротозей, что натворил? — испуганно бросил он взгляд на гостя, вскочил с места и начал тушить горящую мякину. Какое здесь тушение, самим бы живыми остаться!

Вдвоем быстро стали спускаться. В спешке поскользнулись и покатились с лестницы вниз.

С перепугу еле открыли ворота, и то только одну половину, и в них устремились испуганные лошади, подняв снежную бурю. Хорошо, что успели отскочить в другую сторону ворот, а то бы сразу подмяли.

— Беги быстрее, нечего рот разевать! — бросил Рузавин.

Притихший Миколь — куда пропало недавнее зло — пустился за другом испуганной собакой.

Увидеть их было некому — все колхозники в это время были на собрании…

* * *

Убрав стол, Роза разобрала постель, разделась и легла. Свет не потушила: скоро муж с гостем должны вернуться. «Где сейчас шатаются, неугомонные. Никак не могут успокоиться — ставь для них хоть ведро.

От него и ложки не оставят, все слопают!» — ругала про себя она мужчин. Долго смотрела в потолок. Там, в широких сосновых досках, нового ничего не нашла. Вспомнила, что не дочитала купленную в Кочелае книгу, достала ее из-под подушки, открыла нужную страницу.

В книге рассказывалось о том, как в Великую Отечественную войну один партизан уничтожил роту фрицев. Победил даже тогда, когда немцы его окружили на опушке леса, откуда некуда убежать. Партизан вышел из-за толстого дуба — и как начал их косить из автомата!

«Сказки! Автор, наверное, думает: читатели совсем наивные — о войне что угодно им ври…» — недовольная чтением, подумала Роза. Сбросила одеяло, встала закрывать трубу. В голландке головешки догорали голубоватым огнем. Помешала их кочергой — те, будто девичьи губы, сразу покраснели.

Роза бросила взгляд на настенные часы: была уже полночь. Погасила свет, вновь прилегла. Уснула бы, да за голландкой следить нужно. Одна старуха раньше времени закрыла трубу — утром уже не встала: угорела.

Эта бабка приходилась им дальней родней. Когда Роза ходила в школу, она каждое утро выходила к ней навстречу: то пышку сунет в руку, то угостит испеченным на поду яйцом. Наверно, от одиночества: жила одна, детей не было. О ее смерти Роза услышала позже, будучи уже в Саранске, куда отца направили работать. Если бы сообщили вовремя — хоронить бы поехала. Она и сейчас, посещая могилу матери, заходит и на могилу той старушки, приносит цветы. Хорошее никогда не забывается.