Перемещенное лицо. 3. Не Квадра - [16]

– А почему Флайт своей любимой жене его не давал?

– Она не захотела. Ну… у женщин прекращается детородная функция. Она и у мужчин не очень-то… В общем, у меня, например, детей нет. А вот у Сарена есть.

– Представляю, сколько бы вы успели наплодить…

– Мы, друг мой, – перебил Нирут. – У тебя ведь тоже нет. Могут быть, конечно… но может и не быть.

– Я как-то особенно и не мечтаю. Образ жизни мешает, наверное.

Нирут покивал, пососал из своего стакана и лукаво улыбнулся:

– Тебя все еще смущает…

– Достали, – проворчал Дан. – Я просто… Ну, просто обалдел, увидев тебя. Был бы Аль с кем-то другим…

Нирут заржал так, что подавился воздухом и закашлялся.

– А ты думаешь, Аль был у меня первым и единственным? Да нет… Тут скорее наоборот. Я всегда был бисексуален, а его-то как раз больше к девушкам тянет. Чтоб помоложе и пофигуристее. Ну перестань ты краснеть, ей-богу. Я ж тебя в постель не тащу, да и Аль не пытался никогда… хотя ты ему, между прочим, сильно нравился одно время. Давно. А что тебя так уж удивляет?

– С тобой не вяжется. Не могу себе представить тебя… в нижней позиции.

– Это правильно. Я только Алю пару раз и позволял… знаешь, тоже ничего. А главное, ему польстило.

– Значит, все-таки ради поддержки Аля? Нужна она ему сейчас?

Нирут разлил остатки вина и уже серьезно сказал:

– Не только люди бывают сильными или слабыми. Это свойство любой расы. Ты сильный… и не спорь. Ты сильный без жесткости, именно потому к тебе тянет других – и Гая, и Лару, и Аля… да и меня. Именно потому тебя любят хорошие женщины, хотя ты от них и шарахаешься. Ты… ну как сформулировать… Ты мягкий, но сильный. Мы можешь поддержать и неспособен подавить. Не станешь никого ломать, но и сам не сломаешься – проверено. А вот Аль, увы, слабый. Он прекрасно держится и еще более прекрасно свою слабость скрывает, но не будь тебя, твоей поддержки, он бы сорвался давным-давно. Мне нравится Аль в постели, а ему нравлюсь я, но больше всего ему нравится потом просто лежать в моих руках. Понимаешь? Великий маг Алир Риенис хочет защиты. Не от врагов, конечно. От мира. От жестокости этого мира к его расе. Он своей боли, своей растерянности, своих сомнений. От себя самого. Ты придаешь ему уверенности, я даю ему ощущение покоя и защищенности. Мне нетрудно, Дан. Надо же… Ты расслабился. Эту причину ты считаешь уважительной, а просто получение удовольствия тебя смущает. Кстати, вот это в тебе тоже мне нравится: незыблемость ценностей. Твердость принципов. И при этом ты умеешь принимать и чужие принципы, и это тоже чертовски важно.

– Мы не Квадра?

– Нет. Квадра невозможна. Нельзя заменить Второго. Смерть Гая вырвала из тебя слишком большой кусок. Если б ты знал… если б ты знал, как я бы хотел это исправить…

– Смерть необратима, – глухо сказал Дан. – Только смерть. Не бери в голову. Я не виню тебя и никогда не винил. Я виню только Велира.

– И напрасно, – буркнул Нирут. – Но я никогда не стану для тебя и десятой частью того, чем был Гай. И даже Аль не станет. Он Третий. А я… я не Второй.

Дан долго на него смотрел. Наверное, Нирут решил, что он обдумывает важнейшие проблемы, а на самом деле ничего подобного. В голове был почти вакуум, а проблемы решены. Не Квадра, ну и что, все равно одно дело делаем. Машины из нас не получилось, одного коллективного разума на всех не получается и не получится, потому что нет и не может быть полного единения, не может властитель перестать быть властителем, и не надо, а хочется ему лично подразмяться – нам это даже приятно, потому что все равно он свой, в очень большой степени свой…

Когда Дан, начесавшись собачьего пуза и натрепав собачьи уши, уже улегся в постель и даже приготовился нырнуть в приятную дремоту, заявился Аль. Черныш вяло гавкнул, не охраняя, а ворча: ходят тут, поспать собаке не дают… Алира и Шарика он считал частями Дана, а вот на властителя порой порыкивал, но как-то без убеждения. Аль шмякнулся в кресло, подпрыгнул со сдавленным ругательством, вытащил из-под себя недогрызенную косточку и сердито запустил ее в угол. Хозяйственный Черныш немедленно сходил за своей заначкой, вернулся на коврик, положил кость рядом с носом и тоже приготовился поспать, но Дан знал, что дразнящий запах вынудит его не позже чем через десять минут приступить к догрызанию.

– Там виноград есть.

Аль усмехнулся.

– Забавно. Всех угощают вином, меня конфетами и фруктами. Обидно, правда?

– Похмелье обиднее, – справедливо возразил Дан. – Знаешь, что Люм больше не получает эликсира?

– Да? Я думал, мне показалось, что он постарел, – равнодушно бросил Аль. – Значит, исчерпал себя. А про Гента слышал? Мне Нирут сказал, что ты расстроен. Не нужно. Гента можно понять.

– Можно. Я не расстроен… я не знаю. Просто…

– Лишний раз подумал, что горстка людей решает, кому жить, кому умирать, кто важен для империи, кто лишний… И это настраивает тебя на философский лад.

Дан пожал плечами. Если отсутствие мыслей называется философским ладом, то да, конечно. Через полгода после смерти Гая Дан вдруг решил разобрать его вещи, отправить родителям или спрятать подальше, потому что комната его так и пустовала, и Дану не хотелось. чтобы она превращалась в музей. Он упаковал немногочисленные вещи, принадлежавшие лично Гаю, отложил его аптечку для здешнего лекаря, оставил себе коробочку с игрой типа нард, в которую так и не научился как следует играть, Алю, любившему украшения, отдал застежку для плаща, а потом добрался до книг. Те, что были на незнакомых языках, он тоже запихал в ящик, а остальные унес к себе. Вспомнилось давнее «скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты». Гай читал научные трактаты, исторические хроники, стихи и труды разных философов. Научные трактаты Дан закрывал с чистой совестью, хроники перечитал почти все, стихи тоже, а философские труды не дались. Дан не то чтоб не понимал, при желании очень даже понимал, просто мысли уже на второй странице по каким-то причудливым ассоциациям расплывались далеко в стороны, он терял нить и никак не мог сосредоточиться. А Гаю нравилось. Дан отчетливо помнил, как он сидел возле горящего камина, зажигая в лучшем случае свечу – ему хватало, и с видимым удовольствием перелистывал страницы, то отправляя в рот что-нибудь вкусненькое, то отпивая глоток вина, кофе или сока. Он мог увлечься не самой идеей, а тем, как автор ее излагает. Он ведь сам философом не был, был как раз самым прагматичным из всех, самым приземленным, но он умел видеть суть вещей и людей. Даже если они эльфы. Дана он знал лучше его самого.