* * *
Этот Шаг она делала, умирая от страха, такого страха, который хотелось писать с большой буквы. Может, поэтому и оступалась два раза, но на третий все же поняла: здесь. Еще бы было не понять: та самая деревня, где застала их стража, лежала перед ними. То, что от нее осталось: печи, трубы, железная дверь кузницы. Сказать, что у Лены упало сердце, значит, не сказать ничего.
— А плакать пока рано, — заметил Маркус. — Так что погоди лить слезы на эту землю. Давай-ка пройдемся. До города какого-нибудь, что ли. В городах всегда больше знают.
Лена прислонилась к Милиту.
— Я боюсь.
— Боишься? — удивился Гарвин. — А заваривать эту кашу не боялась?
— Перестань, — тихо попросил шут.
— Не перестану. Платить за сделанное приходится всем. В том числе и Светлым. Она должна понять, что не бывает… мира без войны не бывает, например. Жизни без поступков, в которых раскаиваешься. Или хотя бы жалеешь о них. Не бывает и так, что ты все делаешь безошибочно.
— Она знает.
— Нет. Она не знает. А узнать должна. Так что идем в город. Ты не можешь идти? Ничего, мы понесем, пока тебе не станет лучше.
Он без долгих разговоров подхватил ее на руки и зашагал вперед. Вот бы хорошо, чтобы кто-то решал за нее, что делать… не только в мелочах, но в большом. Мелочи — это ерунда. Веток можно и самой наломать, и суп сварить, и, наверное, даже зайца подстрелить, здесь животных еще никто в Красную книгу не заносил, потому они наглые, сами в котелок прыгают. А вот чтоб кто-то более умный и предусмотрительный принимал решения, от которых зависит не только чистота белья или ловля зайца, но и жизнь множества людей…
Нет, она не плакала. На всякий случай. Вдруг и правда ее слезы могут еще больше навредить этому несчастному миру. Будто она мало уже навредила… Но редко кто знает, что плакать можно и вовнутрь. Хотя, наверное, мужчины как раз знают.
Она не позволила нести себя долго, и никто не спорил. Они шли, точнее брели, по пыльной дороге, и даже Гару развалистым шагом выступал неспешно и не отвлекался даже на птиц. Стояла жара. Мужчины, уже знающие, что Лену не приводит в ужас вид их рубашек, поснимали куртки. Шут заботливо повязал ей на голову купленный в Кадинии черно-серебристый платок из настоящего шелка, стоивший, пожалуй, целое состояние. Она не знала сколько, ей не говорили. Но они были такие довольные, когда принесли ей этот платок, что у нее не повернулся язык ругаться. Как ни странно, он был ей к лицу, глаза казались голубее, волосы почему-то светлее, да и цвет лица он не портил. У нее давно уже был вполне приличный цвет лица. Не зря говорят: здоровая пища, чистая вода, свежий воздух… Занятия спортом — дело вторичное. Лучше здоровый образ жизни. Плюс, опять же, мужские гормоны…
Она готова была думать о чем угодно, только не о том, что натворила. Мужчины с ней не заговаривали, видели, что она не в себе. Вот Гару периодически подбегал приласкаться. Каждый шаг давался с трудом, и Лена уже подумывала о Шаге, пусть даже Гарвин назовет это позорным бегством. Она заставляла себя передвигать ноги, и старательно отгоняла мысль о том, к чему привела ее самодеятельность. К бунту. К крови. К новой волне казней. К новой очереди к виселице или плахе. Один неопытный маг — против десятков опытных. К тому же магия не защищает от стрелы или ножа. Даже Лиасс получал стрелу в спину, а уж у него магии… Даже Гарвин при всей его быстрой реакции не смог остановить метательный нож иначе, чем собственной грудью. Что уж говорить о Дарте с его комплексом вины…
Шут обнял ее за талию, то ли что бы поддержать, то ли чтобы подбодрить. Бодрости ей явно не хватало. Милит без разговоров снял с нее рюкзачок, дескать, себя донеси до места, а вещи мы уж как-нибудь…
Она даже стука копыт не услышала, пока конный разъезд не вылетел на них из-за поворота. У Гарвина засеребрились глаза. Если это связано с магией, то почему у шута глаза порой тоже амальгамой посверкивают? Или это реакция на сосредоточенность? Вот не забыть бы спросить…
Конные пронеслись мимо, не обратив на них внимания. А раньше стража непременно бы выясняла, что это тут делают эльфы.
— Снял бы ты меч, Милит, — слабым голосом посоветовала она.
— Еще чего, — усмехнулся Милит. — Шут его едва поднять может, а у Маркуса уже есть.
— Аиллена, я в случае чего не постесняюсь ударить магией, — предупредил Гарвин. — Так что будь готова.
— И я не постесняюсь, — пожал плечищами Милит. — Стеснялся бы я в мире, где нет эльфийской магии.
— Среди всадников был эльф, — заметил шут задумчиво. — Это явно не стража. И не беглецы. Они просто очень торопились.
Через две ночевки они увидели на холме город.
— Знакомые места, — прокомментировал Гарвин. — Хотя я, конечно, не особенно внимателен тогда был, но мы здесь, кажется, были.
— Были, — подтвердил Маркус. — Сюда и вышли, когда ее ранили. И тебя. Только с другой стороны. Вон тот шпиль — это магистратура. А неподалеку жил тот самый лекарь, который за здоровье Дарта пил. Туда, может, и пойдем.
— Я не могу. Я боюсь.
— Переоденься, — мигом сообразил Маркус и вытащил из ее рюкзачка юбку и голубую блузку из Кадинии. — Вот и все дела. Давай, быстренько. Мы отвернемся. Или плащом тебя прикроем.
