Перелетные работы - [22]

- Где ты был? - спросила тетя Груша.

Но мы не поняли, что он ответил, потому что он говорил рвано и невнятно. Некоторые слова он выкрикивал, и его голос срывался в плач.

- Надо снять носки, - уговаривала его тетя Груша, и он согласился потерпеть.

Его ступни были темно-синими в глубоких грязных трещинах. Из трещин шла кровь.

Тетя Груша налила в тазик горячей воды и попробовала вымыть ему ноги, но, как только она прикасалась к его ступням, он начи-нал плакать и кричать.

Тогда тетя Груша вызвала по телефону врачей, но приехали они только через час. За это время дядя Кирша задремал на диванчике, но спал он беспокойно - хрипло дышал и всхлипывал во сне.

Врачей приехало двое. Один был старый и толстый, другой молодой и кудрявый. Я испугалась, что это подросток Валера, но толстый врач называл его Егор. У Валеры были желтые неподвижные глаза, а глаз этого я никак не могла разглядеть в темноте.

- Да включите же наконец свет! - закричал толстый доктор на тетю Грушу.

Тетя Груша неуклюже побежала к выключателю. От света дядя Кирша проснулся.

- У нас гости? - пьяно поморщился он на врачей. - Я никого не звал.

Толстый врач дотронулся до его ноги. Дядя Кирша вскрикнул.

При свете я посмотрела на молодого врача. У него были желтые неподвижные глаза.

- У тебя есть брат? - поняла я.

- Приготовь шприц, - попросил его толстый врач.

- Есть, - ответил он кому-то из нас.

Тетя Груша подошла к дяде Кирше и погладила его по голове.

- Где ты был, Кирилл? - снова спросила она.

Вместо ответа дядя Кирша снова заплакал.

- А где сейчас твой брат? - спросила я у молодого врача.

- Шляется где-нибудь, - раздраженно ответил он. - Будем брать в больницу?

- Будем, - кивнул толстый врач.

Тетя Груша заплакала.

- А где вы живете? - снова спросила я.

Молодой врач посмотрел на меня своими неподвижными глазами и сказал:

- У зоопарка.

- А как его зовут? - не отставала я.

- Кого? - не понял он.

- Твоего брата.

- Его зовут...

Но он так и не успел мне ответить, потому что в комнату вошли два санитара с носилками и унесли дядю Киршу в машину.

- Груша! - пьяно крикнул он на всю улицу.

В окнах Вовкиной квартиры зажегся свет. На мгновение вы

глянула его бабушка, и следом за ней мелькнуло испуганное Вовкино лицо. Машина с дядей Киршей тронулась.

Рано утром к нам пришла Вовкина бабушка. У нее под глазами чернели круги от бессонной ночи. Она стояла в ночной рубашке и в тапочках. Поверх рубашки был наброшен цветастый халат, но она его даже не запахнула.

- Что-то с Кириллом Николаевичем? - тревожно спросила она.

- Да, - кивнула тетя Груша. - Этой ночью его увезли в боль-ницу.

- Мой Вова... - и голос Вовкиной бабушки задрожал. - Мой Вова что-то видел! Вчера, когда вы с Лелей ушли домой, мы еще посидели немножко. Он сначала качался на качелях, а потом вдруг спрыгнул, крикнул мне, что сейчас придет, и побежал за дом. Его долго не было, и я уже собралась идти за ним, как вдруг он вер-нулся. Он был очень напуган и все повторял: "Дядя Кирша... дядя Кирша..." Я побежала за дом, но там не было никого. Вова мне ничего не рассказывает, может быть, расскажет вам!

Но Вовка, он стоял в подъезде под нашей дверью и подслуши-вал, Вовка пронзительно закричал:

- Не расскажу... не расскажу!

- Может быть, Леле скажешь? - мягко попросила его бабушка.

- И Леле не скажу, и никому!

И убежал обратно в свою квартиру.

Днем тетя Груша закрыла меня на ключ, а сама пошла на улицу. Она вернулась очень поздно, когда совсем стемнело.

- Я ничего не нашла, - сказала она.

- А куда ты ходила? - спросила я.

Она промолчала, но я знала, что она была за домом.

Все следующее утро тетя Груша звонила по телефону. Потом мы с ней пили чай с молоком на кухне, и она поджаривала на сково-родке кусочки хлеба и заливала их яйцом. Она почти не разговари-вала со мной, а когда я что-то спрашивала у нее, она мне не отве-чала, и мне приходилось повторять свой вопрос заново. На подоконнике лежала коробка папирос. На коробке была проведена голубая, сло-манная в трех местах линия и нарисован всадник на белом коне.

- Каз-бек, - прочитала я. - Кто такой Казбек?

Тетя Груша промолчала.

- Я тебя спрашиваю, кто такой Казбек? - повторила я.

- Гора, - сухо ответила тетя Груша.

- Какая гора?

- Высокая...

На подоконнике стояла пожелтевшая пепельница, полная окур-ков и плевков дяди Кирши. Я посмотрела в пепельницу: на дне лежал серый пепел и жженые спички. Форточка была открыта, и тюлевая занавеска подергивалась от ветра и краем норовила угодить в окурки. Я отодвинула пепельницу. Пепельница взвизгнула, проехав по подокон-нику, но тетя Груша даже не обернулась. И тогда я поняла: тетя Груша больше меня не любит. Она за что-то злится на меня. Наверное, вспомнила, как я выбросила ее рубль. Я села на табуретку, на которой обычно сидел дядя Кирша, и зарыдала. Тетя Груша выключила сково-родку с жареным хлебом и подошла ко мне. Она обняла меня. Я уткнулась лицом в ее коричневое платье с черными оборками и спросила:

- Это ты из-за дяди Кирши со мной не разговариваешь?

Тетя Груша вздохнула.

- Ты что! - убеждала ее я и гладила по коричневому воротнику. - Нам с тобой и без него будет хорошо! Пусть он там лежит в своей больнице. Так ему и надо! Ведь он обидел тебя. Давай выбросим рыболовные крючки из банки, его удочки все равно поломали!