Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [90]

Скандальные улики

Как известно, прогнозы умудренных опытом пессимистов не сбывались. Цензурная «калитка» открывалась все шире.

Главреда «Октября» поздравляли с победой, он давал интервью газетам и радиостанциям, но все-таки приходилось учитывать влияние эмигрантской прессы. Ее уже читали многие: распространение «тамиздата» более не каралось, хоть еще и не разрешалось официально.

Упреки Эткинда в адрес Бочарова особой роли не играли. Иное дело — сведения о необозначенных купюрах в журнальной публикации.

Редакция «Октября» попыталась избежать обвинений в произволе и обмане. Так, раздел «Отклики» сентябрьского номера за 1988 год содержит адресованное главреду письмо о пропусках в публикации гроссмановского романа и соответственно редакционный ответ[169].

Читательское обращение предварял редакционный врез. Краткий: «Среди многочисленных откликов на роман В. Гроссмана „Жизнь и судьба“ редакция получила письмо москвича Виктора Корецкого…»

Далее — сам документ. Приводим его полностью:

«Глубокоуважаемый Анатолий Андреевич!

Большое Вам спасибо за то, что Вы решились на публикацию романа В. Гроссмана „Жизнь и судьба“.

В третьем номере журнала я обнаружил в конце второй части романа выпадение небольшой, но очень важной для романа и архиважной для нашего общества сегодня главки.

Может быть, в доставшейся редакции рукописи эта главка отсутствовала? Ведь необыкновенная судьба рукописи допускает изъятие особенно разоблачительных для застойной бюрократии мест?

Я готов предоставить в распоряжение редакции „Октября“ имеющийся у меня текст недостающей главки. Его, мне кажется, можно опубликовать вместе с послесловием к роману.

С уважением,

Виктор Корецкий».

Об авторе письма редакция сообщила только, что он — «москвич». Подчеркнем: других сведений нет. Однако в столице было немало Корецких, даже и Викторов. Потому выявить, кто из них обратился к Ананьеву — задача для терпеливых. Если б кто попытался тогда. Ныне она и вовсе неразрешима.

Судя по опубликованному письму, автор располагал какими-то гроссмановскими материалами: обнаружить «выпадение» можно, лишь сравнивая источники. Первый — журнальная публикация. А второй не указан, и это странно.

Предположим, таков произвол автора. Однако еще более странны выдвинутые им гипотезы — относительно причин «выпадения». Из них следует, что сам Гроссман или же прежний владелец «доставшейся редакции рукописи» мог счесть «допустимым» удаление «особо разоблачительных для застойной бюрократии мест».

Гипотезы предложены в форме вопросов. Но — риторических: автор, не дожидаясь ответа, заявил о готовности передать редакции «текст недостающей главки».

Тут опять загадки. Непонятно, во-первых, почему автор письма готов предоставить лишь «текст недостающий главки», а не весь источник, благодаря которому «выпадение» обнаружил. Во-вторых, не объяснено, на каком основании надлежит считать такой материал достоверным.

Авторской датировки в письме нет. И это опять странно, потому как налицо остальные элементы, подтверждавшие знакомство автора с этикетом.

Из письма следует, что оно было отправлено после издания мартовского номера журнала, где и обнаружено «выпадение», но до выпуска апрельского, завершавшего публикацию. Потому «текст недостающей главки» предложено «опубликовать вместе с послесловием к роману».

Каков был ответ автору — неизвестно. В разделе же «Отклики» сообщалось: «В. Корецкий прав. В настоящее время редакция располагает недостающим фрагментом романа и предлагает его читателям».

Значит, в редакции тоже обнаружили «выпадение». Но с каким источником сверили журнальную публикацию — не объяснялось.

Равным образом загадочен оборот «в настоящее время редакция располагает недостающим фрагментом». Почему его не было раньше, откуда взялся он — не сказано.

Однако объяснено, где ему быть полагалось. Редакция заявила: «У Гроссмана этот текст находится во второй части романа, между 31-й и 32-й главами, где речь идет о расистской политике и идеологии фашизма — государственном антисемитизме».

Тут опять загадка. «Недостающий фрагмент» не мог бы оказаться «между 31-й и 32-й главами». Так не бывает: в одной или другой, и никак иначе.

Далее редакция пояснила контекст «недостающего фрагмента». Имелись в виду газовые камеры, предназначенные для массового уничтожения евреев, то есть, в нацистской терминологии — «окончательного решения еврейского вопроса».

После чего приводился текст «недостающего фрагмента». И последняя фраза там вроде бы подтверждала сказанное редакцией о нацистской политике: «В эпохи, когда всемирная реакция вступает в гибельный для себя бой с силами свободы, антисемитизм становится для нее государственной, партийной идеологией, так случилось в двадцатом веке, в эпоху фашизма».

Стоит подчеркнуть: восьмилетней давности лозаннское издание романа не было упомянуто ни автором письма, ни редакцией. Это, конечно, не случайность.

Письмо Корецкого — редакционная выдумка. Неосведомленных читателей редакция убеждала: да, первая — журнальная — публикация содержит некие ошибки, но так бывает почти всегда, умысла тут нет. И вообще дело не в цензуре. Опять же главный результат налицо — гроссмановский роман напечатан. А что до неизбежных огрехов, то они исправимы. Один вот обнаружили — и сразу исправили.