Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [73]

.

Маддалена и Тоско ссылаются на выступление Дмитриевича в ходе одной из конференций и сказанное им в личной беседе. Он утверждал, что копия поначалу была единственной, а в дальнейшем появился «еще один микрофильм, сделанный позже. Его происхождение до сих пор неизвестно. Неизвестно также, как он попал на Запад. Не исключено, что эти материалы были взяты из архивов КГБ; похоже, что кто-то мог дать молчаливое на то согласие».

Дмитриевич, говоря о «молчаливом согласии», не фантазировал, а пересказывал версии, распространенные в эмигрантской литературной среде. И акцентировал, что вопрос о происхождении второго микрофильма не считал принципиально важным. Кто б ни копировал рукопись, ясно было, что к этому Гроссман не имел отношения. Зато роман заслуживал внимания.

Но слухи были. Вот их Войнович и опровергал, выступая на Франкфуртской книжной ярмарке в 1984 году.

Допустимо, что второй микрофильм, попавший к Дмитриевичу, сделан был не «позже», а раньше первого. Копии были в редакциях «Континента», а также у посевовских сотрудников. Да и Войнович утверждал, что Максимов послал гроссмановские материалы Профферу.

Это допустить можно. Правда, опять нечем подтвердить.

Но откуда бы и когда бы директор лозаннского издательства ни получил второй микрофильм, с обоими работали Эткинд и Маркиш. Отсюда следует, что сказанное в предисловии к роману подтверждено Дмитриевичем. А это уже третье свидетельство.

Убедительны ли все три свидетельства — можно спорить. Но их наличие неоспоримо. И по крайней мере одно подтверждено ошибкой с заглавиями в публикациях «Континента», «Посева» и «Граней».

Если верить трем свидетельствам, получается, что из СССР за границу попали фотокопии, как минимум двух неидентичных рукописей. А фотографировали, согласно Липкину и Войновичу, только одну. Вот такая загадка. Если терминологически корректно — проблема.

Она не единственная. Сразу же возникает, как минимум, еще одна проблема — текстология публикаций. И не только журнальных. К примеру, на основе всех трех свидетельств можно лишь гадать, откуда взялся второй источник текста книжного издания.

О наличии этих проблем мы, как ранее упоминалось, рассуждали в статье «Интрига и судьба Василия Гроссмана». Напечатана она журналом «Вопросы литературы» — в шестом номере за 2010 год[148].

Равным образом упоминалось, что два года спустя в этом журнале опубликована статья критика Б. М. Сарнова. Он полемизировал с нами в тональности начальственного окрика. На том основании, что лучше кого-либо знает про отправку фотокопий, доставку, а также книжные издания в СССР и за границей. Пафос обозначил заголовком: «Как это было. К истории публикации романа Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“»[149].

Сарнов утверждал, что проблем в истории публикации романа нет. Все уже давно решены. Таково его мнение. А любые иные обусловлены злым умыслом. В нашем случае — стремлением к неким сенсационным «открытиям».

Журнальная полемика идет неспешно в силу причин технических. Интенсивность диалога зависит от продолжительности редакционного и типографского циклов каждого издания. Процедуру мы несколько ускорили, поместив через год — в сорок пятом номере журнала «Toronto Slavic Quoterly» — статью «К истории публикации романа В. Гроссмана „Жизнь и судьба“, или „Как это было“ у Б. Сарнова»[150].

Пришлось объяснять запальчивому оппоненту, что начальственные окрики неуместны при обсуждении научных проблем. А главное, мнения Сарнова противоречат библиографии.

Сама по себе та давняя полемика была б неинтересна, если бы Сарнов не объявил себя участником событий, относящихся к истории публикаций гроссмановского романа. Что и акцентировано в заголовке его статьи. Таким образом, ей приписан статус источника.

Критический анализ источников — обязательный элемент историко-литературных разысканий. Соответственно, обратимся к мемуарам Сарнова — его статье про то, «как это было».

Новоявленный очевидец

Примечательно, что ни один из участников копирования, отправки и доставки рукописей заграничным издателям не упоминал о Сарнове. Но, судя по его статье, он был очевидцем описываемых им событий.

Как свидетель рассуждал о начале истории, связанной с копированием. Так, сообщил: «В один прекрасный день на пороге квартиры В. Войновича — без предупреждающего о предстоящем визите телефонного звонка (позвонить Войновичу было невозможно, потому что телефон у него в то время был отключен) — появилась Инна Лиснянская, жена С. Липкина. В руках у нее была тяжелая авоська. А в авоське — рукопись арестованного гроссмановского романа».

Странно началось повествование. Будто сказка, где — по закону жанра — подразумевается неопределенность, вот и нужны такие обороты, как «в один прекрасный день» или «в некотором царстве-государстве».

Но Сарнов повествовал о событиях отнюдь не сказочных. Детали повествования указывают, что он присутствовал тогда в квартире Войновича и запомнил: гостья постольку не предупредила о визите, поскольку телефон был отключен, и ноша ее — «тяжелая». А вот датировать события мемуарист не стал.

Опять же, судя по деталям, Сарнов знал о визите Лиснянской загодя. Вот и сообщил, что цель «была ясна: Семен Израилевич, которому покойный Василий Семенович доверил рукопись, завещав ее сохранить и при первой же возможности напечатать, решил, наконец, что время это пришло. А Войнович был единственным из его друзей и знакомых, к кому он мог с этим обратиться».