Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [33]

Публикация таких материалов не запрещалась официально. Лишь 29 декабря 1963 года ЦК КПСС принято было постановление, согласно которому формировалась одна из секций так называемого спецфонда Центрального партийного архива Института марксизма-ленинизма. Там и надлежало хранить поступившие в различные организации «рукописные материалы о нарушениях законности в годы культа личности Сталина»[69].

Имитировался еще и некий компромисс: редакторы могли отказывать мемуаристам, не обижая их отказом. Автору воспоминаний сообщали, что рукопись пока не подлежит обнародованию, потому до поры будет храниться в специальном архиве — как очень важная с точки зрения фактографии. Тут и признание ценности материала, и вполне прозрачный намек: «самиздатовское» распространение неуместно.

Стоит отметить, что 29 декабря 1963 года — воскресенье. Но отсюда вовсе не следует, что для принятия указанного постановления собирался ЦК КПСС. Это и не требовалось.

13 декабря закончился очередной пленум, однако не все актуальные документы были приняты. В подобных случаях один из секретарей по телефону оповещал всех, кто входил в состав ЦК КПСС, о решавшейся проблеме и спрашивал, согласны ли они с новым постановлением, которое не успели обсудить. Для сотрудников аппарата выходные дни не предусматривались. В порядке очереди дежурили.

Суслов, надо полагать, специально отложил принятие соответствующего постановления. На пленуме обсуждать его вряд ли стоило. Главный идеолог страны постепенно и поначалу неприметно возвращал позиции, утраченные после XXII съезда КПСС.

Так было официально введено ограничение публикаций по теме «нарушений законности в годы культа личности Сталина». Правда, новым постановлением не предусматривалось, что в партийный архив должны поступать решительно все рукописи указанной тематики. Руководители организаций могли сами решать, понадобятся ли эти материалы ИМЛ. Главное, чтобы в «самиздат» не попадали.

О новом постановлении Твардовский узнал сразу. Получил сведения от Поликарпова, занявшего должность заместителя заведующего Идеологическим отделом ЦК партии. Новомирский главред и был креатурой Поликарпова, что отмечалось выше.

Реагировать надлежало оперативно. И пришлось главреду срочно читать рукопись «Крутого маршрута». О том, что с ней уже ознакомились гинзбурговские «друзья по ссылке», Твардовскому было известно от автора. Значит, не исключалось «самиздатовское» распространение.

Было еще одно немаловажное обстоятельство. Твардовский не мог его не заметить. Гинзбург в «Крутом маршруте» акцентировала, что писала только правду, значит, не выдумывала фамилии сотрудников НКВД, связанных с арестом, следствием и вообще пребыванием автора рукописи под стражей. Оглашение же в печати таких сведений не разрешалось.

Характерно, что Твардовский, обращаясь к редколлегии в связи с рукописью Гинзбург, не упоминал о крамоле. Потому как в «Хронике времен „культа личности“» еще не было — на уровне фактографии либо осмысления — ничего принципиально нового — по сравнению, например, с повестью Солженицына. Кстати, уже переизданной в популярнейшей серии «Роман-газета»[70].

Твардовский не отправил «Крутой маршрут» в ИМЛ. Это не соответствовало бы репутации новомирского главреда, сложившейся в послесталинскую эпоху. Но все, что связано с рукописью, было документировано.

Редакционным журналом фиксировалось, как положено, что рукопись принята после 23 декабря 1963 года. Письмо автора, адресованное Твардовскому, подтверждало, что ее «друзья по ссылке» ознакомились с воспоминаниями. Главредовское же обращение к редколлегии свидетельствовало: неделю спустя Гинзбург отказано. Значит, «самиздатовское» распространение «Крутого маршрута» не с редакции «Нового мира» началось. Вот это и требовалось документировать.

Автором «Крутого маршрута» тоже был получен ответ из «Нового мира». Что там за аргументация — нет сведений. В послесловии к завершенной книге Гинзбург цитировала лишь переданную знакомыми язвительную реплику Твардовского.

Скорее всего, не отступила от истины. Аналогичные суждения Твардовского известны.

После отказа автор «Крутого маршрута» и обратилась в редакцию журнала «Юность». Там, согласно послесловию, «рукопись тоже залежалась». Получается, что и ранее — в «Новом мире» — лежала долго.

Однако нет оснований полагать, что решение Твардовского долго скрывали от Гинзбург. Судя по документам, об отказе ее известили не позже января 1964 года.

Можно спорить, ошиблась ли Гинзбург или же истину сознательно искажала. В любом случае ясно, что ее рукопись попала к редактору «Юности» примерно в январе 1964 года.

Маловероятно, чтобы редакции «Юности» был предоставлен вариант, прочитанный Твардовским. Наиболее резкая критика советского режима — в главах второй части «Крутого маршрута», и, надо полагать, Гинзбург рисковать не стала.

Она не указала точно, когда получила отказ Полевого. Но срок можно определить. Гинзбург утверждала, что «к концу 1966 года все надежды на какую-то, кроме самиздатовской, жизнь книги были погребены». Выходит, ждать пришлось более двух лет. Не пять, но все-таки долго.