Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [107]

Сахаров, во-первых, сообщил: после отправки фотокопии заграничному издателю получил ответ. Боннэр о том не рассказывала.

Во-вторых, Сахаров успел рассказать Кабановой, что рукопись пришлось копировать дважды. Следовательно, за границу отправил две копии, а не одну.

Не успел же Сахаров рассказать, во-первых, от кого получил рукопись. О Войновиче не упомянул.

Во-вторых, Сахаров не упомянул о Максимове. Сказано только, что «оттуда», то есть из-за границы, «дали знать». Но кто — неизвестно.

Итак, на основании воспроизведенного Кабановой свидетельства нельзя определенно судить, от кого Сахаров получил рукопись и куда отправил копии. Ясно только, что рукопись копировал дважды и два микрофильма отправил за границу.

В общей сложности три микрофильма попали «на Запад» до 1979 года. Четвертый привезла Циглер.

Сказанному Войновичем и Боннэр это отчасти противоречит. Однако теперь можно — гипотетически — объяснить, почему за границей оказались копии неидентичных рукописей.

Допустимо, что экземпляр романа передал Сахарову кто-либо из его знакомых диссидентов, на этот раз выполнявших поручение КГБ. Вербовка лиц из окружения главных фигурантов — традиционный прием оперативной работы.

Также нельзя исключить, что два микрофильма были отправлены Сахаровым в посевовские издания. Они тогда весьма популярны среди диссидентов.

Ясно в данном случае лишь то, что к Сахарову могла попасть рукопись, на которой нет посвящения. Иначе бы заграничный издатель о нем знал.

Еще более вероятно, что это и была рукопись без титульного листа. Отсюда и путаница с заглавиями. Две копии, сделанные Сахаровым и Твердохлебовым, могли попасть попали за границу даже раньше, нежели Войнович отправил микрофильм, который изготовил самостоятельно.

Вполне допустимо, что сотрудник КГБ, передавший агенту рукопись для копирования, перепутал светло-коричневые папки. Они же одинаковые.

Но и другую версию нельзя исключить. Вернемся к сказанному Дмитриевичем — о загадочном происхождении второго микрофильма. Как утверждают Маддалена и Тоско, швейцарский издатель допускал, что эти «материалы были взяты из архивов КГБ».

Среди материалов, переданных из архива ФСБ РФ, нет микрофильмов. Зато есть распечатки пленок — фотокопии рукописей Гроссмана.

Нет оснований полагать, что Гроссман до обыска фотографировал рукописи и распечатывал негативы. Их бы тоже изъяли сотрудники КГБ, и это было бы отражено в соответствующем протоколе. А поскольку там нет сведений о фотопленках, постольку вероятно, что и распечатки — материалы, отложившиеся в фонде.

Похоже, это распечатки микрофильмов, отправленных за границу. Возможно, не всех, и пока нет возможности установить, сколько же их было в комплексе материалов, относившихся к оперативным разработкам. Сопроводительные документы остались в архиве ФСБ РФ.

Вероятно, распечатки — контрольные экземпляры, сохраненные для отчетности. Как, например, публикации статей о Гроссмане. Вряд ли найдется другое объяснение, не противоречащее здравому смыслу.

Разумеется, оно противоречит рассказам мемуаристов про отправку фотокопий рукописи за границу. Однако эти свидетельства не соответствуют документированным сведениям о публикациях романа.

Выходит, рукописи отправляли не только Войнович и Сахаров, еще и КГБ дублировал отправку. Надо полагать, в «Посев» и «Грани». Обычный канал.

Похоже, сотрудники КГБ не предвидели, что Войнович обратится к Максимову. Друзьями они уже не были. В 1975 году «Континент» — новое издание. О нем и во Франции не все эмигранты знали. Ну а «Посев» и «Грани» — журналы давно известные. Логично было б гроссмановскую рукопись туда отправить.

Можно предположить, что сначала в КГБ для отправки за границу копировали рукопись без титульного листа, а потом, когда оплошность обнаружили, взяли другую, где он есть, однако нет посвящения. В этом порядке микрофильмы и попадали в издательские организации. Такая гипотеза тоже многое объясняет. Но все равно нет полной ясности.

Если верна хоть одна из наших версий, понятно, в силу каких причин Боннэр так резко прервала рассказ академика. К тому времени догадалась уже: она и муж были в чужую интригу вовлечены. И не Войновичем.

Об интриге, надо полагать, догадался и Войнович. Потому и письмо отправил жене Сахарова, позже воспроизведенное в автобиографическом романе. Общую версию предложил.

Можно допустить, что договорились недавние диссиденты не упоминать события, объяснять которые трудно. В таком случае понятно: не за свои репутации опасались.

Репутациям Войновича, Сахарова и Боннэр ничего и не грозило. Дело обычное: КГБ использовал диссидентов, не ставя их в известность. Как говорится, «играл втемную».

Мы, в отличие от Сарнова, не утверждаем, что нам в точности известно, «как это было». Да и ныне вряд ли кто-либо такими знаниями располагает.

Пока нет возможности точно описать последовательность событий. Не хватает материалов, необходимых для выявления всех участников. Понятно только, что именно так быть не могло, как Войнович и Боннэр рассказали.

Они пытались защитить роман. Пресечь распространение слухов о связи иностранных публикаций с интригами КГБ, точнее, ЦК партии. В результате утвердилась некая усредненная версия. Ее и воспроизводят ныне — по оказии.