Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [100]

Губер в январе 1988 года не мог не знать о рукописи Гроссмана. Однако не сообщил о ней редакции журнала «Октябрь».

К журнальной публикации Губер не имел отношения. Да и редакция «Октября» не указала источник текста. Подразумевалось только, что он есть.

Ситуация изменилась, когда шла подготовка издания в «Книжной палате». Вдова Гроссмана умерла в 1988 году, и ее сын от первого брака стал наследником. До вступления в права наследования должен был еще пройти срок, предусмотренный законом, но это уже не имело значения. Главное, что он получил рукопись, хранившуюся в семье Лободы, и на титульном листе — посвящение, ранее не известное советским и заграничным публикаторам. Значит, у Губера был новый источник текста романа. И аутентичность — несомненна.

Меж тем истекал предусмотренный советским законодательством срок авторского права. Для наследников Гроссмана он заканчивался 1 января 1990 года.

К издательству «Книжная палата» Губер обратился как наследник. Более того, в качестве участника подготовки нового издания: только он тогда и располагал единственным аутентичным источником текста.

Теперь издательству надлежало заключать договор еще и с Губером. Других вариантов у Кабанова не было.

Кабанов не упомянул в мемуарах ни авторское право, ни порядок его наследования, предусмотренный действовавшим тогда законодательством. Вряд ли это случайность. Иначе не было б нужды рассказывать корреспонденту «Литературной газеты» о влиянии статьи Аннинского на вдову Лободы. Равным образом, рассуждать в мемуарах про ее «привычку» к страху.

Обе версии понадобились для решения двуединой задачи. С одной стороны, требовалось объяснить, почему рукопись, хранившаяся в семье Лободы, передана издательству, когда уже полгода минуло после журнальной публикации. А с другой — Кабанов старался не обидеть ни Губера, ни вдову гроссмановского друга.

После визита Губера в издательство «Книжная палата» вопрос об источнике текста был вроде бы решен. Вот тогда и Липкин рассказал о своей роли в «спасении» романа. Словно бы разрешение получил. Но откуда, чье — можно лишь догадываться.

Теперь рассмотрим третью загадку. Если учитывать контекст, вполне объяснимо, почему Липкин опубликовал статью именно за границей, а не в отечественной периодике. Эмигранты стали первыми читателями его книги о Гроссмане, для них и подготовлена финальная часть. Все логично. И это лишь одна проекция.

Другая — отечественное издание дополненных мемуаров. Тут можно было и подождать. При наличии послесловия, где раскрывалась тайна «спасения» рукописи, книга непременно вызвала бы еще больший интерес, чем сокращенная журнальная публикация в журнале «Литературное обозрение».

Так и произошло — в 1990 году. И репутация «самого близкого друга Гроссмана» окончательно сформировалась. За границей и на родине.

Уловки и загадки

В мемуарах Кабанов завершил повествование о втором книжном издании, обойдясь без подробностей. Просто итоги подвел: «Итак, роман Василия Гроссмана был завершен в 1960 году, издан на родине в подлинном виде и полном объеме в 1990-м».

Похоже, Кабанов хотел подчеркнуть, что второе издание — «в подлинном виде и полном объеме» — вышло к тридцатилетию завершения работы Гроссманом. Но ошибся: книга опубликована еще в 1989 году[180].

Ошибка непринципиальная. Важно, что загадки в истории публикации романа остались. Прежде всего — текстологические.

Начнем с журнальной публикации. В 1987 году Ананьев, как все руководители столичных литературных журналов, решал задачу повышения тиража. Нужен был материал, интересный сотням тысяч советских читателей. Согласно документированному свидетельству Перельмутера, как раз тогда Мориц и передала главреду «Октября» лозаннское издание романа «Жизнь и судьба».

Выбор был сделан. Ананьев — фронтовик, демобилизован по ранению, автор романа о Курской битве.

Кстати, главредом был влиятельным. Многократно награжден, еще и Герой Социалистического Труда.

Разрешение на публикацию Ананьев сразу получил. Что вполне объяснимо: пропагандистской тенденции просьба соответствовала, четвертьвековой давности скандал в связи с гроссмановским романом был забыт — состав ЦК КПСС обновился.

Вот тут и возникли весьма серьезные затруднения. Ананьев, получая санкцию в ЦК партии, еще не знал, что нет рукописи гроссмановского романа у наследников. Вероятно, рассуждал логически: если в лозаннском предисловии сказано, что копии попали за границу, значит, на родине автора есть копировавшиеся материалы.

Вдова Гроссмана уже ничем помочь не могла, даже если знала, у кого рукопись спрятана. Дочь писателя такими сведениями не располагала.

Отступать Ананьеву было уже поздно. Главред не мог бы, не теряя авторитет, объяснять функционерам ЦК партии, что преждевременно разрешение спрашивал. Да и рукопись там просить тоже смысла не имело. Не исключался отказ, а это всегда унижение.

В лозаннское издательство Ананьев тоже не мог обратиться. Санкцию в ЦК КПСС не дали бы. Через пару лет таких проблем не было, но летом 1987 года — исключено. Оставалось лишь делать вид, что некая рукопись получена от наследников Гроссмана.