Перед вахтой - [96]

«Господи, хоть бы у него отсох язык…» — думал Антон.

— Да, Охотин, — продолжал пытку Лев Зуднев, — все на свете относительно. Прежде и я считал увольнение в город высшей наградой и непревзойденным благом. А теперь я могу сам себя увольнять хоть каждый день, и знаешь, пропал весь прежний пыл. Стало неинтересно. Хочешь, расскажу как другу?

«Таких друзей за… да в музей…» — все более свирепел Антон.

— Теперь я, прежде чем написать себе увольнительную, сочиняю причину, — сказал Зуднев — Никогда не ухожу в город, пока не придумаю оригинальную причину…

— Пошел бы ты, Зуднев, к монаху, — выбранился Антон. Сдерживая движение, он отпихнул ладонью интимно придвинувшегося к нему старшину роты.

Ошеломленный, Лев Зуднев завращал головой, озирая соседей Антона по строю.

— Все слышали?! — вопросил он наконец. Оказалось, никто ничего не слышал.

— Как так не слышали?!!

— Вам показалось, товарищ главный, — миролюбиво молвил Механикус — Это бывает. Называется: галлюцинация слуха.

— Я тебе покажу галлюцинацию слуха… — процедил Лев Зуднев меж зубов и поспешно отошел.

После второй лекции, успешно похитив с вешалки бескозырку, Антон съехал по водосточной трубе вчерашним способом и понесся своей дорогой.

— Она назвала его Денисом, — запинаясь в недоумении, будто сообщал об извержении вулкана на Дворцовой площади, сказал Герасим Михайлович.

— В честь кого? — Антон тоже удивился необычайному имени.

— Трудно предположить, что в честь того гусара, который в свободное от боев и попоек время сочинял не очень плохие стихи, — поднимая густые брови, сказал музыкант. — Надо искать другое толкование.

— Некогда мне искать толкование, — сказал Антон. — Как она?

Герасим Михайлович стал говорить неохотно, очерчивая тростью квадраты по щелям между кафелями на полу:

— Мало радостного. Роды были трудные, она родила гиганта, а ведь у девочки, простите, узкий таз. Вам надо это знать. Она тяжело носила, мне пришлось вывезти ее в деревню…

Болезненная спазма крутила и коверкала Антона.

Он послал записку: «Я всегда, весь навеки твой и Денискин».

Записку принесли ему обратно.

На этот раз он возвратился в училище по водосточной трубе. Чудо не кончалось, никто не заметил его среди хлопотливого дня. Только Костя Будилов поинтересовался:

— Где пропадал три лекции?

Не хотелось выдумывать, и он сказал:

— Костя, ты ведь не любишь, когда тебе врут.

— Естественно.

— Ну и не спрашивай.

— У меня обязанность, — не согласился Костя.

— Ну спрашивай, и я совру, — сказал Антон, сдерживая раздражение. — У тебя что-нибудь есть, кроме обязанности?

Есть, старик, — мирно улыбнулся Костя. — Проваливай, и больше так не делай.

Часто человек, облеченный полномочиями, проявляет излишнюю суровость, жесткость и требовательность. Так уж получается, потому что власть требует своего осуществления в действиях, и если такие действия долгое время почему-либо не вызываются обстоятельствами, власть как бы увядает и утрачивает сознание своей необходимости, и тогда, забеспокоившись, власть предпринимает жесткую акцию просто так, проверяя и оправдывая себя.

Но бывает и так, что человек, облеченный полномочиями, понапрасну проявляет снисходительность к нарушению порядка, кажущемуся на первый, неглубокий взгляд безопасным. Надо было тогда Косте настоять, вытянуть из Антона отяготившую его тайну. Косте Будилову, и только Косте, а не Льву Зудневу, не Герману и даже не Гришке, мог бы Антон рассказать о полуреальном своем состоянии, о безумном переплетении событий, составивших его счастье и его беду. Но Костя мягкотело отстранился, и ничего теперь не исправишь в биографии Антона Охотина.

Как ни желательно нам направить наше повествование по иной, более прямолинейной и натоптанной стезе, мы расскажем тебе правду, добрый читатель, ибо согласны с поэтом, который сказал, что только правда — как бы она ни была тяжела — легка.

Добрые ангелы, хранящие нас от бед в сомнительные часы жизнедеятельности нашей, не могут работать без отдыха. Следует отпускать им время для той надобности, чтобы они покурили и подремали, а может быть, схлебнули рюмку-другую нектару или амброзии — бог знает, что там на небесах подают для растормаживания второй сигнальной системы.

Проще говоря, не надо терять чувство меры.

Легко можно представить себе, как ангел, бережно пасший Антона около полутора суток, прилег соснуть на ближнее облако, и в этот миг помощнику дежурного офицера начальнику музыкантской команды старшему лейтенанту Трибратову пришло намерение проверить внутренние посты, а часы пробили полночь. Столь же легко предположить, что на пути своем из роты в роту старший лейтенант Трибратов в какой-то момент подумал о дочери своего учителя по классу виолончели, подло обольщенной и бессовестно брошенной неким курсантом Антоном Охотиным, каковой неприятен еще и тем, что терзает изощренный слух старшего лейтенанта своими богохульными упражнениями на благородном инструменте фортепьяно.

Спускаясь с четвертого этажа на третий, старший лейтенант наведался в курительное помещение на предмет обнаружения там грязи и беспорядка. И в это достопамятное мгновение в широком окне на фоне подсвеченного городским освещением звездного неба выявилась вдруг растопыренная фигура, которую старший лейтенант склонен был принять за черта, пока не сообразил, что черти не носят флотскую форму одежды. Приглядевшись еще внимательнее, старший лейтенант признал в растопыренной фигуре гадкого ему курсанта Антона Охотина, а следы ржавчины на брюках и голландке свидетельствовали в пользу того мнения, что курсант Охотин не материализовался из межзвездного эфира, но достиг окна курительного помещения, применив подсобное вспомогательное средство, скорее всего водосточную трубу. И все это вместе сопоставленное с поздним или, если желательно, ранним временем суток являлось достаточным доказательством, что курсант Охотин приступил к осуществлению последнего и самого ответственного этапа самовольной отлучки, то есть возвращения из оной.