Пена - [4]

Еда и выпивка — последние удовольствия, которые ему остались. Он мог выпить, но пьян бывал редко и пьяных сторонился: терпеть не мог пустых разговоров, бахвальства и нытья. Макс часто думал, что в свои сорок семь лет он остался мальчишкой с мальчишескими фантазиями. Он и так достаточно богат, но все время мечтает о миллионах. Представляет себе, как находит сокровища, в него влюбляются оперные дивы, графини и принцессы. Он становится богаче Ротшильда. Ссужает деньги русскому императору, румынскому королю и турецкому султану, а потом выкупает у него Палестину.

Макс Барабандер слышал, что доктор Герцль умер от разрыва сердца, потому что не смог получить Палестину для еврейского народа. Макс сочувствовал сионистам и каждый год жертвовал на еврейские колонии в Стране Израиля. Даже собирался на обратном пути туда заехать, чтобы увидеть Иерусалим, могилу Рахили, Стену Плача и поселения, где молодые вольнодумцы, бывшие студенты, пашут землю, сажают виноградники и говорят на древнееврейском языке…

Да, в этом самом доме Макс когда-то снимал мансарду вместе с еще одним таким же. Каждый день ходил мимо этого ресторана, но ни разу не зашел внутрь. В те времена он не мог позволить себе даже стакан пива. Его разыскивала полиция. Он тогда здорово влип, потом его таки арестовали и посадили в Павяк. А теперь он гражданин Аргентинской Республики, у него в паспорте русская виза и никто ему ничего не сделает.

Но сидеть тут в одиночестве — сомнительное удовольствие. Эх, была бы с ним Рашель! Или поскорей бы уж найти какую-нибудь женщину! Он снова огляделся по сторонам. Вон две за соседним столиком, уже далеко не молодые, толстые, обрюзгшие. Похожи на лавочниц из Двора Януша. Громко, хрипло разговаривают. На одной даже передник с глубоким карманом, как у рыночной торговки. Нет, это явно не то, что ему нужно.

Он опять углубился в записную книжку. Чье-то имя, чей-то адрес. Откуда они здесь? Макс никак не мог вспомнить. От этих разъездов память совсем ни к черту. Он постоянно терял очки и вечное перо, купленное в Нью-Йорке. Менял костюм и забывал переложить деньги и документы, забывал сунуть в карман брюк носовой платок.

Вошли новые посетители, на него даже не посмотрели. Видно, что добрые приятели. Сдвинули столы. Громко говорят, смеются, пьют друг за друга. Душа компании — толстяк с бритым затылком, на обтянутом жилеткой брюхе — цепочка из золотых полуимпериалов. Все обращаются к нему «Шмиль». Хохочут над его шутками, подлизываются. Даже по голосу слышно, что у него ожирение сердца. Задыхается, хватает ртом воздух, хрипит, как астматик. Когда-то, наверно, был здоров как бык, но Макс Барабандер знал, что такой в любую минуту может умереть от апоплексического удара. Кружку за кружкой вливает в себя пиво и закусывает требухой с тертой картошкой.

Макс прислушался. Шмиль рассказывал, как спас от тюрьмы раввина. «Святой человек» обвенчал парочку, но незаконно, потому как у него на это «позволенья» от властей не было. Ему за это от трех месяцев до года могли дать. Но Шмиль пошел к «шледователю» и враз все уладил.

— Подмазать небось пришлось? — спросила одна из сидевших за столом, женщина с маленькой головкой на округлых плечах, толстыми щеками, жирными, мясистыми руками и невероятно большой грудью.

— А то как же? Не подмажешь — не поедешь.

— Откуда же раввин денег взял?

— Чтоб мне каждый день столько откладывать, сколько тогда выложить пришлось, — икнув, ответил Шмиль.

— Добрый вы! Еврейская душа!

— А что мне оставалось? Приходит святой человек: «Реб Шмиль, помогите!» Весь дрожит, я испугался, как бы он у меня в доме не преставился. Такому в тюрьму нельзя, он на нарах и трех дней не протянет.

— Мы ему каждую неделю денег даем.

— Четверо детей у него.

— А его жена у меня рыбу на субботу покупает, три четверти фунта… — сказала женщина с огромной грудью. — Между нами, я ей с походом отпускаю. Надо же помогать друг другу, богоугодное дело как-никак…

— Она у меня давеча шелковый парик заказала[9], — вставила другая.

— Как это — шелковый?

— Неужели не знаете? Есть такие, не из волос, а из шелка.

— Хотя бы похоже на волосы?

— В жизни не отличишь!

— И что, такие по Закону тоже можно носить?

— Даже лучше такие. Жене раввина как раз нельзя носить парик из настоящих волос.

— Почему?

— Когда мужчина видит волосы, у него аж мурашки по телу…

Все дружно захохотали. Еврейка с огромной грудью высморкалась в передник. Вдруг Шмиль ударил по столу кулаком:

— Ничего смешного! Мы живем благодаря их заслугам перед Господом…

Макс Барабандер не удержался, поднялся и подошел.

— Я услышал, вы по-еврейски говорите. Позволите присоединиться? Я не здешний, только что из-за океана приехал.

— Американец?

— Аргентина — тоже Америка.

Все замолчали, но Шмиль сказал:

— Берите стул, садитесь. Откуда вы, из Буэнос-Айреса?

— Из Буэнос-Айреса, из Нью-Йорка, из Парижа. По всему миру поездил.

3

— Ну и что нового в мире? — спросил Шмиль.

— Мир большой, — ответил Макс, еще не зная, что сказать дальше и к чему может привести этот разговор. — В Буэнос-Айресе вполне можно зарабатывать, если не сидеть сложа руки. И в Нью-Йорке тоже, Америка есть Америка. В Лондоне, если спросите у еврея, как ему живется, скажет, что хотелось бы получше. А в Париже совсем забыли, что они евреи. Утром идут в кафе и сидят до ночи, за все про все десять сантимов. Что ни скажешь, один ответ: «О-ля-ля!» И требуют, чтобы ты с ними аперитива выпил. Это винишко такое, десять рюмок опрокинешь, и ни в одном глазу.