Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - [60]

История группы {родина} началась на фоне государственной реакции на протесты 2011–2012 годов. В каком-то смысле хронология их перформансов и акций описывает российскую политическую историю этого периода. Название и постоянный элемент в перформансах группы как будто бы говорит сам за себя, но одновременно и сбивает с толку: несмотря на то что любовь к Родине – объект публичной рефлексии и самоанализа, художников не получается без колебаний причислить ни к патриотическим, ни к антипатриотическим активистам. История их акций в контексте политических событий и идейных поворотов представлена в этом тексте так, чтобы показать изменение художественной репрезентации смысла любви к Родине, происходившее за пять лет существования группы {родина}.

От любви к Родине к смерти Родины

1 сентября 2013 года в петербургском Саммер-баре, когда-то бывшем одним из знаковых андеграундных мест, Дарья Апахончич, Леонид Цой и Максим Евстропов провели перформанс «Открытый урок»/«Диктант»[186], после чего решили продолжать работать вместе как творческая группа. Для всех троих это был первый опыт политического искусства. Поскольку художники преподавали в различных институциях – в школе, психоневрологическом интернате и университете, – школьный урок стал разносторонне прочувствованной метафорой власти.

итак, представьте себе: 1 сентября. детвора, напялив неудобные, жмущие новые ботинки, колючие штаны и тщательно намыв свои уши, тащит свои мелкозадые тельца в сторону первой тюрягоподобной мясорубки, где перемалывают души.

да, вы вспоминаете свою первую училку с морщинистым лицом и золотым зубом, и зеленые сопли подкатывают к глазам, и комок, как теплый ежик, шевелится в горле. и вам уже не так важна технология мягкой власти, нежный яд биополитики, выйди и зайди нормально а голову ты не забыл а кто разрешал выкрикивать с места. вы с нежностью вспоминаете ролевое садо-мазо, кому-то из вас даже посчастливилось отхватить указкой по пальцам, которые потом с трогательной смесью жалости и нежности обсасывали ваши любовники, когда вы после оргазма рассказывали им об этом случае унижения. вы не помните зла[187]. (отрывок из романа цианида злого {анидор}).

Пришедшие в Саммер-бар писали диктант с названием «Родина». Почти классический текст для начальной школы, который зачитывала учительница, разрушался и перебивался музыкой с отступлениями ведущих.

…Золотые поля пшеницы, утро в сосновом бору, заливные луга и вековые дубравы, задорный смех нашего счастливого детства, первый школьный звонок, первая любовь, первые заработанные деньги – все это дары Родины. Но истинное счастье не только в том, чтобы получать, но и в том, чтобы отдавать, не в том, чтобы гордиться Родиной, а в том, чтобы Родина гордилась тобой.

…

родина родила тебя

поэтому ты должен любить свою родину

родина родила твою маму, твоего отца

твоих братьев и сестер

поэтому ты должен любить свою родину

родина родила твоих друзей и твоих покровителей

поэтому ты должен любить свою родину

родина родила твоего работодателя

поэтому ты должен любить свою родину[188]

Образ Родины, требующей ответной любви, верности и поглощающей тех, кого она создала, стал одним из центральных в первых перформансах, обращавшихся к мифологии и психоанализу для того, чтобы совладать с навязчивыми официальными смыслами. Один из основных художественных приемов группы появился в это же время и хорошо виден на примере «Диктанта» – в хорошо узнаваемом образе или сюжете изменяются отдельные детали. Впоследствии этот прием художники использовали практически во всех работах – в той или иной степени избыточности.

Мы, с одной стороны, как бы, получается, присваиваем и переиначиваем вот этот концепт Родины, которым завладела идеология, культура официальная, или мейнстрим какой-то культурный. Мы берем собственно этот образ, эту фигуру и деконструируем. То есть мы не то чтобы свои какие-то смыслы альтернативные начинаем вкладывать, а мы просто извлекаем из этой фигуры те смыслы, которые уже есть, и по-другому расставляем акценты, что-то утрируем, выводим какие-то следствия. Часто бывает, из соображения здравого смысла мы останавливаем все выводы и следствия. А можно ведь не останавливаться и доводить это до абсурда (интервью, 2016).

За «Открытым уроком» последовал ряд публичных интервенций. Выход в бар, затем на улицы стал еще одним элементом языка.

…радикальный перформанс перенесен в бар, он становится тоже чем-то, еще непонятно чем. Тоже деконструкция происходит, десакрализация. В галерее это что-то такое возвышенное, а в баре это становится чем-то таким ущемленным, я не знаю, чем-то таким очень народным (интервью, 2016).

В центре последовавших акций и перформансов оказывались сюжеты происходивших тогда политических событий – суд над Pussy Riot, выборы, война в Украине. Благодаря перенасыщенности первых перформансов смыслами и их театральному стилю протестная рефлексия оформлялась теоретически и включала в себя элементы феминистской критики, критики капитализма, размышления о насилии, национализме, социальных стигмах и неравенстве, затрагивала экологическую проблематику. Возможно, такое многообразие коопераций и форм повлияло на дальнейшие перформансы {родины} – впоследствии они стали более лаконичными, а через несколько лет были замечены неожиданно широкой прессой.