Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - [62]

.

Война переживается как внутренняя и очевидно вызванная сформировавшейся после 2012 года государственной законодательной (и медиа-) политикой маркировки людей, организаций и групп как опасных для родины иностранных агентов, национал-предателей, пропагандистов нетрадиционной сексуальности. Разделение представляется чем-то внешним и навязанным, но связь отвергаемых с отторгающим их «социальным телом» и сам разрыв с ним прочувствованы не просто эмоционально, но почти физиологически, как уничтожение общих пространств солидарности.

В еще большей степени переживание, связанное с войной, было очевидно в последовавшем за «Еще родит» двухдневном перформансе «Начеку»[195], случайно вписанном в Манифесту-10, биеннале современного европейского искусства.

Основной темой является само состояние бодрствования или настороженности (как у собаки, которая, даже когда спит, всегда готова проснуться и начать лаять). Такое состояние начеку, как мы полагаем, культивируется в тоталитарных государствах. А еще оно характерно для войны[196].

Перформанс происходил на крышах гаражей в пространстве «Лагерь беженцев». Два дня его участники пытались поочередно не спать и выстукивали на пишущей машинке все самые актуальные новости, отобранные для загробного мира.

Как раз был сбит самолет MH-17. И там это, собственно, получилось главным таким сюжетом. Мы звонили друзьям, спрашивали, какие новости, потому что интернет там не работал, так было даже интереснее (интервью, 2016).

В первый день был изготовлен деревянный гроб, метафора «нутра родины»[197]; во второй день к фотографиям моделей и политиков приклеивали волосы, а в конце продавали матрешек, в традиционной форме символизировавших духовное богатство, накопленное путем недосыпания. Матрешки были раскрашены нефтью и кровью художника; полученные за них деньги в конце перформанса были сожжены. С одной стороны, настороженность, бессонница, чтение, пересказ и перепечатывание новостей в совокупности передают аффективную атмосферу тоталитарного государства в состоянии войны. С другой стороны, наполнение матрешек духовным богатством, накопленным благодаря недосыпу и новостному серфингу, не позволяет государству стать единственным и тотальным злом. Невеселая ирония и самоирония – частый элемент акций {родины}. Их можно усмотреть даже в довольно жутком арт-объекте перформанса «С днем рождения, война!», проведенном через месяц, 1 сентября 2014 года. Перформанс был посвящен годовщине начала Второй мировой войны – и одновременно дню рождения группы. Художники ходили по городу с коляской, наполненной капустными кочанами, превращенными в головы.

Мы это делали первого сентября, поскольку именно этот день считается началом Второй мировой войны. Но наш перформанс, конечно, не подразумевал только эту войну[198].

Первая попытка масштабно применить феминистскую перспективу происходит в перформансе (и одновременно мастер-классе) «Как надо любить Родину»[199], происходившем в рамках «Феминистских мастерских имени Люси Липпард». Это выступление было интерактивным, очень долгим и перегруженным смыслами, – по сути, психодрама, подводившая итог двухлетним размышлениям о патриотизме. Здесь очевидно не только стремление исследовать свои привязанности и задавать вопросы, но и желание находить ответы, создавать художественные нарративы уже оформившихся элементов понимания. Ведущие, одетые в военную форму и супрематистские кокошники – постоянный элемент игры с идентичностью, – отвечали за три составляющие мастер-класса: психологическую, метафизическую и любовную. Сюжет мастер-класса выстраивался вокруг приготовления борща из двухголовой курицы.

Играя со смыслами рождения и поглощения, Дарья задается вопросом – является ли Родина мужчиной или женщиной?

…Любовь до поры существует неперсонифицированно, но что же я люблю, когда люблю Родину? Родина – она или он? …Неспроста здесь возникает несколько слов – отечество, родина и патрия тоже возможно, потому что мы называем себя или кого-то патриотами, хотя слово «патрия» у нас никак не звучит. …Мы говорим «Родина» и подразумеваем женщину, почему? Потому что она производит жизнь, рождает, это самое ключевое в понятии Родины[200].

Возвращаясь к дихотомии родина – государство, Максим объясняет невозможность однозначного выбора в ее пределах, заодно объединяя политическую критику и размышление о гендере:

Государство постоянно выдает себя за Родину. Родина в ближайшем рассмотрении – родные ландшафты, просторы, сообщество, семья. Государство – абстрактный политический институт, который на этом ландшафте и сообществе паразитирует. Было бы прекрасно, если бы люди различали Родину и государство – ответ, который сам собой напрашивается на политические запросы. …Но проблема в том, что наше понимание родины возникло в силовом поле власти, которая порождает государственность и государственностью порождено, никогда не бывает аполитическим и независимым от государства и власти. Чем с успехом эти институты и пользуются. Проблема не в том, что мы не видим разницы между государством и Родиной, а в том, что в ситуации, в которой находимся, это различие не может быть проведено до конца, как и отождествление. Государство постоянно выдает себя за Родину. Это смешно, потому что целое сословие эксплуататоров и прохвостов выдает себя за мам.