Патриотизм и русская цивилизационная идентичность в современном российском обществе - [69]

Изменение политического курса, по Устрялову, не меняет качества истинной любви к отечеству, которая в этот момент приобретает не конкретное отношение к новой власти, а выражает общее постоянное чувство, связанное с объективными достоинствами родины и заботой о будущем. Именно поэтому необходимость борьбы за духовную эволюцию эмиграции определяется как ее этический долг. Необходимо понимание возможного изменения во времени национального лика собственного государства, но если не исчезает его сила, державность, то Устрялов считает главным проявлением патриотизма поддержку политического авторитета новой власти. Противоречие, связанное с иным пониманием политического идеала, находит свое разрешение в интегративной функции патриотизма и объясняет его трансформацию в политике разнообразием этнонациональных и согражданских характеристик (русский – советский – российский).

Для эстетической концепции Устрялова (так же, как этической Струве) характерно принятие национального эроса, и это означает существование факта патриотизма и признание его происхождения вне этики, что создает необходимость разработки теории патриотизма. Важной компонентой в познании национального эроса является его возможная разумная оценка и суд, но особой ценностью Устрялов считает именно интимную сущность источника возникновения любви к родине, ее происхождение, независимое и безусловное, от нравственного закона.

В отличие от Струве, разрешение проблемы познания иррациональной природы патриотизма Устрялов видит в ценностях эстетики. Система природы (Муретов) и система этики (Струве) полностью не объясняют факта любви к родине. Предлагается возможный вариант разрешения проблемы нравственного измерения патриотизма путем признания эстетической системы наивысшей в области человеческого познания, когда начало Красоты будет «выше и окончательнее, нежели начало Добра»[150], хотя такая аргументация эстетического подхода требует более детальной и сложной работы.

Неразумная природа национального эроса, его спокойный характер и тождественность в своем творческом достижении политическому эросу подвергаются критике в рамках религиозно-философского подхода Е.Н. Трубецкого, обосновывающего христианский патриотизм.

Невозможность использования термина «эрос» в определении патриотизма Трубецкой объясняет возникающим в данном случае унижением глубоко нравственного и возвышенного чувства любви к родине. Осмысление патриотизма должно происходить в контексте его взаимосвязи с духовным характером государства и практически исчезнувшего, а ранее неотделимого взаимодействия патриотического и религиозного сознания на государственном уровне. Утрата духа веры (религии), установление между государством и обществом взаимовыгодных политических отношений (интересы пролетариата, крестьянства и т. д.), укрепление интернационализма как определяющей идеологии, формируют коллективный эгоизм, уничтожая тем самым интегративное свойство патриотизма. Трубецкой делает вывод об относительной (условной) силе патриотизма и обращает внимание на необходимость иной опоры общества, более весомой и значимой. Патриотизм осуждается в контексте проблемы бессмысленности любой войны, поскольку возникает сомнение в его содержательном значении, в связи с чем задается вопрос: «Кто подлинный враг – чужой соседний народ или свои же собственные правители?»[151].

Иначе говоря, Трубецкой обозначает проблему: патриотизм – это любовь к родине или любовь к политической власти? Такая постановка вопроса, скорее всего, неправомерна. Нельзя разделять «просто родину» и «политическую родину» – можно оценивать по-разному деятельность государственной власти, но воспринимать отечество необходимо в целостности. Смерть на войне ради духовной ценности, святыни, какой является родина для личности, оправдывается Трубецким и с позиций морали, и с позиций религии, но требования смерти ради материального благополучия других людей несправедливы и бессмысленны.

Возникает ситуация, когда подвиги, совершаемые под лозунгом патриотизма, становятся политическим орудием войны и приводят к «озверению духа»[152]. Трубецкой сталкивает два противоположных по содержанию, но безусловных отдельно взятых по форме императива – религиозная заповедь «не убий» и индивидуальное требование защиты родины, – и обозначает эту проблему как нравственную антиномию в пределах человеческой совести.

Религиозная этика предписывает непротивление злу насилием, индивидуальная этика велением патриотизма выражает свое отношение к злу внешним сопротивлением и насилием; участником любого процесса становится государство. Е.Н. Трубецкой подчеркивает невозможность замены единого Бога «какими-либо другими богами в виде нации, государства или “политического эроса”»[153]. Таким образом, в рамках христианского патриотизма равноправно проявляет себя и моральное, и национальное начало, что предоставляет возможность оправдания войны с нравственных позиций, но не ради родины. Исключения из нравственного закона ради чего-либо недопустимы, так как тем самым отрицают его безусловность и всеобщность, отменяют его сущность.