Пастораль с лебедем - [210]
Когда на улице совсем стемнело и Надя вдоволь наговорилась, муж ее сказал:
— Не забыла ты, женушка, что дети дома одни? Пора бы их накормить да спать укладывать.
И они засобирались, распрощались, как ни в чем не бывало, словно не было в доме жениха с невестой и все давным-давно само собой разрешилось.
А баде Скридон что делает? Бедовая его голова ногам покоя не дает — спрыгнул со стула, щелкнул каблуками, точно гусар в мазурке, и выругался:
— Рэрука! Ах, леший его забери, где тут у тебя хороший топор?
— Что-о-о?!
Глаза ее, светло-голубые, выцветшие, округлились: зачем среди ночи топор в маленькой времянке, где четвертый год живет одиноко безмужняя молодка?
— Да ногу эту отрублю к чертям!
Засмеяться Рарице или испугаться? «Топор… Опять зуб кому-нибудь рвать? Зачем ногу-то рубить? А вдруг Надя лишку наговорила… Ой, глупая я… С одним мужем жизни не было из-за Бобу, теперь этот, на мою голову, с топором под подушкой спит…»
И она — просто, по-детски:
— Баде, так нет топора в доме, один секач…
Тогда баде обнял ее за плечи, как молодого несмышленого рекрута, и сказал мягко, ласково:
— Рара-Рарица, краса-девица… Ох!
И ни тебе целовать-обнимать — уселся снова на стул и давай шнурки теребить на ботинках:
— Что за обувь делают, лихоманка их тряси! Жмет клещами, хоть плачь…
Покраснела Рарица, как девчонка: мужчина в ее комнате разувается.
— Что это вы, баде Скридон? — только и спросила.
— Да говорю, ботинки ссохлись, пока на стуле сидел. Догадалась бы, умница, попросила гостя: посиди, баде Скридон, и на постельке…
Так и остался Спиридон Патику по прозвищу Кирпидин во времянке Рарицы Катанэ. Недели через три, в разгар медового месяца, принес молодожен после дежурства на складе топор и прорубил еще одно окно в сад.
— Слово себе дал… Сколько мотало меня по темницам-подвалам, как-то не выдержал, в тот день и поклялся: где ни пристанешь, Скридон, в какой уголок ни загонит тебя судьбина, — хоть на рога встань, а сделай, чтобы света было много! Пусть всю комнату зальет светом, — повторил он. — Моя Рарица все улыбается, а я и не разгляжу, что у нее за улыбка. Ну-ка, ну-ка, веснушек-то — всю обсыпало!
Тогда же, осенью, продал Скридон бочонок вина, занял у шурина три сотни, привез шифера и перекрыл заново крышу на времянке. Копался в огороде, чинил плетень и на ходу приговаривал, подбадривая хозяйку:
— Посмотри на людей — чем мы хуже других, Рарица? Сказал же тебе: «Не ругайся, не бранись, мы от мамы родились!»
И в один прекрасный день увидели соседи, как парочкой отправились они в гости, через месяц опять вернулись с другого конца села под утро навеселе — позвали их на крестины. Скоро и к ним стали заглядывать, а во дворе уже не жалкая хатенка, стоит дом о шести окнах, за домом загон, где шесть овечек блеют, и Кирпидин, хозяин-работяга, как прежде, с утра до вечера трудится, не покладая рук.
И вот, селу на удивленье, тринадцатого января шестьдесят седьмого года, как записано в книге рождений роддома, Спиридон Патику проснулся отцом мальчишки-здоровяка весом в четыре кило двести.
Тем временем в больнице… В палату Рарицы заглянул дежурный врач и из коридора, не заходя:
— Где ваш муж, мамаша?
Был он возмущен и даже зол, но очень уж казался молод и к тому же сильно шепелявил, оттого и получалось безобидно:
— Где он, шпрашиваю? Ну, я ему покажю!..
Заметил, больная Патику плачет. Трет кулачком глаза и всхлипывает по-детски, словно маму потеряла посреди ярмарки.
— Шьто вашь бешьпокоит?
Врач приоткрыл дверь, подождал ответа, вошел… Рарица хотела было приподняться, но вспомнила, что раздета, что не у себя дома, а в чужой казенной постели, и быстро накрылась одеялом, незаметно утерев слезы уголком простыни. Но глаза, глупые, нет с ними сладу — капают и капают из них слезинки, как со старой стрехи. Ручьем потекли, хлынули на подушку, как в тот день, когда вернулась Рарица от первого мужа домой, к сестре, и плакала навзрыд, проклиная горемычную свою долю: «Лучше в петлю, разом покончить, леля…»
Не умела она таиться. Секреты и недомолвки точно грузом ложились на плечи, хотелось поскорее скинуть эту тяжесть, а то и жизнь не в жизнь. Сызмальства и от Нади не было тайн. «Когда расскажу тебе все-все, легче становится, леля, — смущенно говорила Рарица. — Знаешь, если что-то надо скрывать, то кажется, будто меня в темный погреб посадили или в яму какую…» Лучше уж открыться, признаться — не тыкаться впотьмах, а зажечь пучок соломы или лучинку, пусть освещает все без прикрас, даже самое неприглядное.
В одну из тех теплых ночей, когда она привыкала к новому мужу и вздохами, смешками и намеками признавалась, что Скридон куда больше ей люб, чем тот, первый, — тогда-то и услышал Кирпидин от самой Рарицы правдивую историю про лихого Бобу. Ой, Бобу, отчаянная голова, не может забыть Рара разбойника отпетого, не идет из сердца прочь!.. Сколько боли вытерпела, позора, всю жизнь искалечил — как забудешь его, дьявола? Плакала, когда от Пантюшиного колодца брела обратно, но не оттого плакала, что силой взял ее Бобу, — нет, от страха, как сестре на глаза покажется. И еще испугалась, увидев издали чучело с зелеными патлами. Горько стало, что и сестру повстречал Бобу, — не только ей, Рарице, достались его ласки…
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.