Пастораль с лебедем - [211]
— Ей-богу, Спиридон, славный был этот Бобу. На лицо-то некрасивый, рябой, но такой добрый, взял меня на руки, как девчонку, и так говорил ласково… Спросил, не страшно? Нет, говорю, я тебя не боюсь. А он смеется: «Вижу, храбрая, ну и молодчина! Зачем бояться? Он плохого не сделает…» — и понес на руках за опушку, в лес, а потом уже, после всего, спрашивает: «Хочешь со мной остаться?» Тут я испугалась, а он: «Ну, не надо, если боишься, не надо». И еще спросил: «Полоть пришли, говоришь? Ступай тогда к сестре, работайте. Скажи только, там, в селе у нас, что новенького слышно? Совсем я в лесу одичал, Рарица, да обратной дороги нет…»
— Знаете, товарищ доктор… Николай Дмитриевич, прошу… — Рарица шмыгала носом, натянув до подбородка одеяло. — Можно вас на минутку? Ох, сделайте что-нибудь, помогите…
Похоже, она опять решилась зажечь свою лучинку в темном погребе. Облокотилась о подушку, села на кровати, стала подтыкать одеяло с боков, укрываться, словно в лютый мороз собиралась ехать в санях, запряженных парой волов, к подружке в другое село, гуртом кукурузу лущить.
Врач стоял посреди палаты и, раздражаясь, ждал, пока Рарица по-старушечьи управится с одеялом. Ни слова не говоря, принес из коридора расхлябанный стул с отломанной спинкой, подсел к кровати. Рарица молчала, и он торопливо спросил:
— Так что у вас стряслось?
— Подвиньтесь сюда, поближе, — сказала Рарица мягко: как-никак, этот доктор чуть не вдвое ее моложе. — Хочу совета спросить, подскажите… Простите, вы грамотный, а я из простых… Понимаете, был у меня муж. Нет, не про то… Помните, приходил сейчас муж… мужчина такой, который про делегацию… Ну, а до него я уже была замужем. Не подумайте плохо, с тем развелась, то есть мы разошлись без склоки, полюбовно. И жили хорошо, только детей бог не послал, а мой очень уж хотел, прямо чуть не плачет, бывало. Вижу, изводится, что родить не могу, ну и ушла от него. Ведать не ведаю, что за немочь ко мне привязалась — то ли сглазил кто, то ли завистница наворожила? — подняв голову, Рарица разглядывала потолок. — По сей день гадаю, откуда эта напасть.
Врач слушал вполуха: самое время для лекции по женским болезням…
— Женщина — это такая пропасть, доктор… сама от того натерпелась. Не умею сказать, что со мной, запуталась совсем.
«Ну и денек! Американцами пугают спозаранку, теперь исповедь выслушивай, будто я ей тетушка за стаканом наливки или бабка-повитуха».
— Ночью глаз не сомкнула, доктор, а придумать ничего не могу. Я такая глупая, не могу соврать! Да я не о том… Муж тут заходил, так я спросить хотела — вы ему бумагу выписали, справку, — и махнула рукой, вроде передумала. — Да бог с ней, со справкой. Вот с первым мужем два года прожили — хорошо мирились, а детей нет. Мне бы придумать отговорку, а я возьми да всю правду, как один бандит меня испортил, девчонкой еще… Рассказала, а муж от меня и отвернулся. Сестра говорит, он тебе жизнь заест, если не родишь. Я и ушла. А через три года с этим встретилась, со Скридоном. Надежды у меня уже никакой не осталось, доктор. Все знали, что я брошенка, бесплодная — все равно что богом забытая, тут всякому рада, лишь бы одной не куковать.
Нахлынули на Рарицу былые горести, слезы подступили. Помолчала немного, в себя прийти:
— К чему я говорю? Не потому от первого ушла, что стал меня грызть или там изводить. Это как в лесу — идешь вместе по тропинке, потом развилка, разбежались дорожки, и каждый дальше по своей идет один. В скором времени, прослышала я, женился, детишки народились. Сказать, что любила его, как раньше, не скажу, хоть зла не держали друг на друга.
Лицо Рарицы затуманилось, словно темная грозовая туча накрыла лесное озерко и погасли дневные краски. Врач слушал ее, не перебивая, как слушают рокот далекого водопада.
— …и поехала я в воскресенье в Теленешты. Нет, говорю, любви там уже не было, вот вам крест. Если к кому и тянулась душой, так того человека давно нет в живых — потому, верно, и забыть не могу… А с первым мужем выпало свидеться в Теленештах, приехал и он по своим делам в базарный день. «Как живется-можется, Рарица?» — спрашивает. Так и так, говорю, Петря, помаленьку, не стану жаловаться. Стоим себе, болтаем, как два барышника, когда товар с рук сбыли и заняться нечем. «Ну а ты как, Петря?» — «Слава богу, хорошо живу, — отвечает и как ножом меня полоснул по сердцу: — Два сынка растут и дочка, младшая. Слышь, Рарица, трое у меня, сыновья и дочь», — он говорит, а меня ровно кипятком обварило. «В добрый час, — говорю, — рада за тебя, Петря. Не грех бы стаканчик поднять за здоровье твоих деток. Пусть растут сыновья, как молодые дубки, отцу на подмогу, а девочка — утехой тебе под старость». Что-то еще Петря говорил, на то и ярмарка, посмеяться, пошутковать. Потом он: «Пойдем-ка в буфет, Рара, трогать пора, по домам. Заправимся на дорожку, заодно и встречу отметим. Как тебя вспомню, дурное на ум нейдет. Хорошее было времечко, вот если бы у нас дети… Клянусь, — говорит, — не отпустил бы от себя!»
Рарица улыбнулась, посмотрела искоса на лохматого врача в смешной белой шапочке.
— Можете понять, доктор, каково женщине, когда такие слова услышит, что у нее на душе? Да ни от кого-нибудь, от первого мужа, через столько лет…
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
Эта книга перевернет ваше представление о людях в форме с ног на голову, расскажет о том, какие гаишники на самом деле, предложит вам отпущение грехов и, мы надеемся, научит чему-то новому.Гаишников все ненавидят. Их работа ассоциируется со взятками, обманом и подставами. Если бы вы откладывали по рублю каждый раз, когда посылаете в их адрес проклятье – вслух, сквозь зубы или про себя, – могли бы уже давно скопить себе на новую тачку.Есть отличная русская пословица, которая гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Чем старше становилась Аделаида, тем жизнь ей казалась всё менее безоблачной и всё менее понятной. В самом Городе, где она жила, оказывается, нормы союзного законодательства практически не учитывались, Уголовный кодекс, так сказать, был не в почёте. Скорее всего, большая часть населения о его существовании вовсе не подозревала. Зато были свои законы, обычаи, правила, оставленные, видимо, ещё Тамерланом в качестве бартера за городские руины…
О прозе можно сказать и так: есть проза, в которой герои воображённые, а есть проза, в которой герои нынешние, реальные, в реальных обстоятельствах. Если проза хорошая, те и другие герои – живые. Настолько живые, что воображённые вступают в контакт с вообразившим их автором. Казалось бы, с реально живыми героями проще. Ан нет! Их самих, со всеми их поступками, бедами, радостями и чаяниями, насморками и родинками надо загонять в рамки жанра. Только таким образом проза, условно названная нами «почти документальной», может сравниться с прозой условно «воображённой».Зачем такая длинная преамбула? А затем, что даже небольшая повесть В.Граждана «Кровавая пасть Югры» – это как раз образец той почти документальной прозы, которая не уступает воображённой.Повесть – остросюжетная в первоначальном смысле этого определения, с волками, стужей, зеками и вертухаями, с атмосферой Заполярья, с прямой речью, великолепно применяемой автором.А в большинстве рассказы Валерия Граждана, в прошлом подводника, они о тех, реально живущих \служивших\ на атомных субмаринах, боевых кораблях, где героизм – быт, а юмор – та дополнительная составляющая быта, без которой – амба!Автор этой краткой рецензии убеждён, что издание прозы Валерия Граждана весьма и весьма желательно, ибо эта проза по сути попытка стереть модные экивоки с понятия «патриотизм», попытка помочь россиянам полнее осознать себя здоровой, героической и весёлой нацией.Виталий Масюков – член Союза писателей России.
Роман о ЛЮБВИ, но не любовный роман. Он о Любви к Отчизне, о Любви к Богу и, конечно же, о Любви к Женщине, без которой ни Родину, ни Бога Любить по-настоящему невозможно. Это также повествование о ВЕРЕ – об осуществлении ожидаемого и утверждении в реальности невидимого, непознаваемого. О вере в силу русского духа, в Русского человека. Жанр произведения можно было бы отнести к социальной фантастике. Хотя ничего фантастичного, нереального, не способного произойти в действительности, в нём нет. Скорее это фантазийная, даже несколько авантюрная реальность, не вопрошающая в недоумении – было или не было, но утверждающая положительно – а ведь могло бы быть.
Если вам кто-то скажет, что не в деньгах счастье, немедленно смотрите ему в глаза. взгляд у сказавшего обязательно станет задумчивый, туманный такой… Это он о деньгах задумается. и правильно сделает. как можно это утверждать, если денег у тебя никогда не было? не говоря уже о том, что счастье без денег – это вообще что-то такое… непонятное. Герой нашей повести, потеряв всех и всё, одинокий и нищий, нечаянно стал обладателем двух миллионов евро. и – понеслось, провались они пропадом, эти деньги. как всё было – читайте повесть.
Рут живет одна в домике у моря, ее взрослые сыновья давно разъехались. Но однажды у нее на пороге появляется решительная незнакомка, будто принесенная самой стихией. Фрида утверждает, что пришла позаботиться о Рут, дать ей то, чего она лишена. Рут впускает ее в дом. Каждую ночь Рут слышит, как вокруг дома бродит тигр. Она знает, что джунгли далеко, и все равно каждую ночь слышит тигра. Почему ей с такой остротой вспоминается детство на Фиджи? Может ли она доверять Фриде, занимающей все больше места в ее жизни? И может ли доверять себе? Впервые на русском.