Пастораль с лебедем - [188]
Не спеша говорил Скридон, тягуче, игриво, и каждое словцо, казалось, сдабривал насмешкой, будто болгарин, не жалея, посыпает жареную баранину красным перцем.
— Сядьте! — перебил его судья. Он, судья, тоже разволновался: обвиняемый насмехается над судом. — Позвольте, счет он тут нам завел, — во-первых, во-вторых… Зря стараетесь, Патику, мы собрались не для потехи.
И повернется язык сказать такое ему, Скридону Патику! Да он охотно руку бы дал отсечь, лишь бы не казаться сметным. Не разобрал, что велел ему судья, остался стоять, а маленькие круглые глазенки загорелись от злости желто-зелеными бусинками. Ростом Кирпидин и впрямь не выше скалки, всю жизнь на его долю достаются одни тычки да ухмылки. Но чем больше пыжится, из себя выходит, тем смешнее выглядит. Может, когда на жену бросается с ремнем, и та хохочет-заливается?..
Бывает, идет по улице, а за ним орава пацанов мал мала меньше, босых, заросших, чумазых. Пылят следом, будто за медведем на ярмарке, глазеют, как он вышагивает. Ходит Кирпидин на своих коротеньких ножках вперевалку, как откормленная уточка, быстро-быстро отбрасывая ноги в стороны, словно ботинки у него на пять размеров больше.
— Во, неня Скридонаш! — выкрикнет кто-нибудь из малышни.
Тот знай семенит себе дальше, не обращая внимания, и тогда другой снова окликнет:
— Эй, неня Скридонаш, далеко собрался? Смотри, туфли не на ту ногу надел!
Этот постарше и понахальнее, знает — если что, удерет. Уже и отец не может его догнать, чтобы выдрать, а коротышка и подавно. Патику остановится: неужто спросонья ботинки перепутал? Да нет, зашнурованы и по-армейски начищены, правый на правой, левый на левой. Тогда он быстро зыркал по сторонам — не слыхал ли кто, как его разыграли?
— Ах вы чучела огородные, вот вам дядька задаст!
Быстро-быстро топал, будто схватит сейчас за ухо. Те — врассыпную, кто в бурьян, кто в канаву или за кусты молодой акации, словно козлята. И оттуда, из прикрытия, на все голоса орали дразнилку:
— Коротышка-пуп с усами, ухватил глиста клещами!..
«Лимбрику», то есть «Глистом», прозвали Филимона, соседа и посаженого отца Скридона, долговязого, тощего мужика, мямлю, каких поискать. Он приходился Тасии родней, правда, седьмая вода на киселе, но когда венчал молодых перед амвоном, стал по христианскому обычаю их «родичем» еще раз. А к Скридону прозвище «Кирпидин» — «Клещ» прилипло после того, как женился, точнее сказать, «вышел замуж», потому что сразу после свадьбы переехал в дом к жене, в село Леурда.
Прежняя Скридонова кличка, «Авизуха», осталась гулять в его родном селе. А в здешних краях, в лесном захолустье, исстари повелось, чтобы всякую живую душу отметить по-особому. Родится человек — имя получает, от родителей фамилия перейдет, с тем и живет-поживает. Да только в один прекрасный день проснется он «Морковкой», или «Колобком», или, того лучше, «Хрипуном». Откуда, как, почему? Приятели постарались. В самом деле, крикни «Николай!» — отзовется полсела, Василия окликнешь — толпа набежит, а с Петрами вовсе сущая беда. Пусть в метрике записано твое имя, расскажет ли оно, что ты за человек? Как умеешь на хоре пройтись, уступишь ли в трынте, на совесть работаешь в поле или шаляй-валяй? Может, ругаешься лихо или по части выпивки любого за пояс заткнешь? Поди знай, если просто Сергеем нарекли. Зато «Морковкой» окрестит тебя село за круглощекую, румяную физиономию, а «Хрипун», ясное дело, кашляет с одышкой, так что молодые петухи в ответ, из сочувствия, вторят наперебой хриплым фальцетом…
Как-то весной у соседа Лимбрику (у Глиста, одним словом) случилась беда: щеку раздуло до невозможности.
Представьте, весенний день, солнышко пригревает, народ высыпал во дворы: убирают, копают, поправляют заборы, палят прошлогодние листья — мало ли весной работы? А воздух прозрачный, чистый, чуть с дымком, звенит, что твоя стекляшка!
Видит Патику, мается Филимон в своем дворе, бродит взад-вперед, места себе не находит. Сам он как раз обрезал акацию для виноградных тычек. Смотрит, перекосило соседа — мать родная не узнает, еле ноги волочит, обмотался платком по-старушечьи, дрожит как осиновый лист и мычит.
— Что с вами, отец? — кричит Скридон бодренько, как подобает молодому хозяину.
Тот лишь рукой махнул, бессильно так: чего спрашиваешь, не видишь, что ли — зуб!
— Подойдите-ка сюда, — решительно позвал тенорком молодожен. Тот послушно прошаркал к забору. — Откройте…
Филимон молча разинул щербатую пасть.
— Ага, понятно! — уверенно объявил Скридон. — Сейчас мы его живо вылечим… — и загнал топор в кол забора. — Не уходите, я мигом, — бросил на ходу и засеменил к дому.
Лимбрику-Глист топчется у забора, гримасничает — куда запропастился мой лекарь? А того нет и нет. Наконец, появляется с толстой шелковой ниткой, обмотал ее вокруг руки, послюнявил зачем-то.
— Теперь давайте рот пошире! — командует он, как заправский зубодер. — Который болит? Пальцем ткните, пальцем. Этот?.. Ах гнилушка, клеща тебе в бок! Сейчас мы с тобой поговорим, поганец… — Он деловито разматывает нитку, натягивает ее, как струну.
Бедный Филимон всю ночь промучился, не спал, раскрыл было рот спросить, как Спиридон хочет с поганцем разговаривать, да сил не осталось, закатил глаза к небу: будь что будет, Скридонаш, на тебя вся надёжа, а мне не до шуток…
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.