Пастораль с лебедем - [187]
Разбирает ли пути слепая месть? Следа не осталось от прежней привязанности, да и была ли она когда-нибудь? Сидит напротив судейского стола свирепая фурия, принаряженная для такого случая: «Мне краснеть нечего, я не черкала в квитанциях. Кинулся на меня со своей пряжкой, припадочный… А что, я выдумала, да? Зачем, говорю, государство обманываешь? Вот пойду в сельсовете расскажу, какой ты сознательный. А он ишь чего, приплел сюда и товарища агента, а тот ни сном, ни духом…»
Интересно, что скажет на это судья, о чем думают заседатели с прокурором?
— Гражданин Патику, встаньте! Предоставляю вам слово.
Баде Скридонаш пробурчал с места:
— Хм, слово… выступил вроде… — и поежился своими узкими плечиками. — Дело говорю, не слушаете. Чего добавить? Сказал, как было: я их поймал, понятно? Поймал их, голубчиков, за то и побил Тасию. А домой придем отсюда, с суда — почешешься ты у меня, Тасика! И знаешь, почему — потому что врешь и не кашлянешь. Я, значит, квитанции почеркал? Это она в ликбез бегала, не я. Подписаться могу загогулиной, вот и вся грамота. Пусть расскажет, откуда взялись фальшивые бумажки. Давай, милая, открой правду, кто тебя надоумил заявление состряпать, по судам бегать. Или без агента, своим умом доспела?
Казалось, Скридон только и добивается, чтобы вызвали к судейскому столу агента, тогда спросил бы его Кирпидин: «Зачем ты сбежал через окошко, Володимир?» И еще вопрос бы задал: «Для чего ты подчистил мою квитанцию по хлебопоставке? Хотел доказать, что большой друг-приятель и мне добра желаешь? Ладно… Но зачем жену сбил с панталыку, подговорил идти в свидетели? Ведь она по глупости клянется, будто я, своей рукой, испортил эти треклятые бумажонки!» Тут поднялся прокурор.
— Уважаемый товарищ судья и уважаемые заседатели, прошу призвать обвиняемого к порядку, — заявил он возмущенно. — Как позволяет себя вести гражданин Патику? Налицо неуважение советского судопроизводства. Не соизволил даже встать!
Судья немедленно согласился:
— Обвиняемый Патику, встаньте!
Зал опять развеселился, сельчане так и зашлись от хохота. Почему, спросите? Сколько его помнили в этом селе, Скридон был коротышкой, от силы в полтора метра ростом. Выгнув грудь колесом, он оскорбленно воскликнул:
— Не позволю! Кто дал вам право? Я в правительство напишу, нашему вождю!.. Как начался суд, все время держите меня стоя. — И вздохнул, словно жалуясь себе: — Скридон ты, Скридонаш… Невелик росточком был, невелик остался, и посидеть тебе не дают по-человечески. Говорят, плохо страну кормишь. Вот заладили: «Патику, встань! Патику, встань, дай людям на тебя поглазеть!»
С этими словами, топ-топ, он выбрался из двухместной парты, принесенной сюда из школы для временной «скамьи подсудимых», и тут суду открылось: Патику стоял!
— А если у меня такой рост? Почему вы издеваетесь над ростом трудящегося человека? Да, меня сопляком отдали в работники за мешок муки, так что теперь? С голоду пухли, в шестнадцатом… нет, в пятнадцатом засуха была, страшная, говорили старики. Лучше бы я помер, по-вашему? Послал бог доброго человека… Мороз лютый, в доме последние крошки подъели, а он завернул меня в тулуп и увел с собой. Я и выжил, остался у него, помогать по хозяйству. Так что я пролетарий, товарищи! И прошу с выводами не спешить…
Патику растопырил пятерню и по-деловому стал загибать одни палец за другим:
— Во-первых, я не лошадь в стойле. Почему держите человека на ногах битых два часа? Ну, такой я уродился, земля пухом моей маме, но разве виноват? И зачем про мою жизнь выспрашиваете от самого рождения? С потопа бы еще начали. Ну ладно, во-вторых, этот шельма агент по поставкам. Два года крутится в нашем селе, все пытает, с какого боку к моей хате подступиться. Захаживал, бывало, и с поллитровкой. Потолкуем по душам, то да се, советует: сдавай, Скридонаш, фасоль вместо кукурузы — за килограмм фасоли четыре кило кукурузы зачтут. Дело говорит человек, я и слушаю. Как гостя, за стол его сажал, последним куском делился… А он, чтоб вы знали, зовут его Володимир Добрей, — так вот, говорю, выйдем вместе из дому, я в поле пахать или полоть, он по своим агентским надобностям… Нет, он бросает надобности, пробирается задами и как петух прыг через мой забор! Средь бела дня, товарищи дорогие, — что он там забыл, у меня в огороде? Может, печать обронил?
Распалился Кирпидин, видно, обида-то гложет, да только смешно односельчанам в зале — чем дольше выступает Скридон, тем пуще заливаются.
— Турок, товарищи, чистый турок, ей-богу! Огород потоптал и до жены добрался. А ботинки на пороге не оставил, как у магометанцев в обычае: учтите, дескать, мужчина в доме, не спешите беспокоить. — Тут он повернулся к жене: — Тасика! Тасеночка, ягодка моя, не отпирайся, потому что там, на небесах, господь все видит… Когда я ходил в долину Хэрмэсэроая… Нет, когда вернулся оттуда с боронования кукурузы, кто прыгнул через забор, как лягушка? Пятками засверкал и прямиком к нашему посаженому отцу Филимону в огород. Или мне привиделось? А потом дома спросил: «Вкусно как пахнет! Не подгорит, хозяйка?» Что ты ответила, ласточка? Показалось мне, приснилось наяву. Так и сказала: «Пригорать-то нечему, Скридонаш, кажется тебе». Что же там в казанке томилось, в запечье? Рябая курочка на сале румянилась, правда? Ту рябуху подарили нам с тобой на помин души Иляны, крестной… А я-то, дурень, голодный в поле потащился, поверил: у женушки спозаранку головушка болит.
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.