Пастораль с лебедем - [185]
А ковыль… Да что с него взять, трава травой.
Хотя кто знает… Говорят же мудрые люди: «Хрупкие вы, травинки, шаги ваши малы и неприметны, но вся огромная земля расстелилась у ваших ног…»
УЛЫБКА ВИШНУ
Volentem ducunt fata, nolentem trahunt.
Покорных судьба ведет, непокорных — волочит.
Стоики
1
Село загудело растревоженным ульем. Молва прокатилась, что гром с ясного неба: Рарица, жена Скридона Патику по прозвищу Кирпидин — хотите верьте, хотите нет! — сынком его одарила. Старик о пенсии хлопочет, справки-бумажки припасает, а тут еще праздники в разгаре, когда и погулять, как не зимой.
Не забудьте, веселиться теперь дважды привыкли, по новому стилю и после, как водится, по старому. Оба новых года надо селу справить, на рождество столы накрыть, да два крещения прибавьте… Глядишь, крещенские морозы вот-вот грянут, а у тебя со дня Ивана-бражника голова чугуном гудит. Пора новый бочонок починать, затычку к нему мастерить, да сверло, как на грех, куда-то запропастилось. Подхватится сельчанин, и за сверлом к приятелю.
— Что на свете деется, братцы, чтоб я пропал! — едва дух переведет и к делу: — Сверло найдется в этом доме? Одолжи на денек, хозяин… Ну, скажу я вам, потеха так потеха! Слыхали? Держись, Тудосе, а то со смеху лопнешь.
Тудосе, владелец сверла, с утра уже пышет румянцем — в погреб наведался.
— Что за потеха? — наливает он стаканчик гостю: — Нет, сначала попробуй… На, выпей, чтоб язык не заплетался. Вино в этом году… — и цокает языком: — Провалиться мне на этом месте, если хоть косточка попадется виноградная!
— Спасибо, кум… Так, говорю, все к тому — или война грянет, или миру быть долгому! Слыхали про Рарицу, дочку Катанэ? Болтали когда-то, путалась по лесам с Бобу-разбойником… Ну, будем крепки и здоровы, — осаживает себя балагур, — мир вашему дому.
Залпом опрокидывает стакан и смачно ухает, будто лошадей погнал во весь опор:
— Ей-ей, божья слеза! Подлей, что ли… Я к чему: такого парня, говорю, деду сообразила — четыре кило двести, рекорд!
— Неужто рекорд? — пропела от удивления хозяйка дома, словно вчера с кумушками не перемывали косточки Рарице.
Хозяин сверла, Тудосе, растрогался, четвертый стаканчик в нем играет.
— Пойми, — толкует он жене, — Рарица богатыря родила своему старику, сторожу со склада.
— А тебе что за радость? Не к добру это, верно слово. Помните, в сорок четвертом мыши расплодились? Проснулась я как-то среди ночи, а на кровати в ногах мышиный выводок! Потом и засуха нагрянула. У отца корова тогда трех телят зараз принесла, тоже дурной знак. Двое, слабенькие, сразу подохли, а после уж, в голодовку, мы и корову подъели, и теленочка молочного. Вспомнить жутко — кожу коровью на угольях жарили, присыплешь солью и жуешь, лишь бы голод унять.
Из-за печки свекровь голос подает:
— Про кого вы тут? Это Кирпидин, что на Тасии женился да в тюрьму угодил? Он же всего-то на годок меня моложе. Небось, еле ноги волочит, старый валенок, только и умеет, что сопеть в подушку.
— Слыхала я, в загсе их вроде не записали.
— Загс, помилуй бог! Нет там загса и в помине. Сошлись, как нехристи, грех ты мой, — не угомонится свекровь. — Раньше оба семьями жили, да тоже не по-людски, побросали, разбежались… Почему она тогда не родила, Рарица, с первым мужем? И откуда взялся мальчонка в этом святом семействе? Четырнадцать лет со Скридоном под одной крышей, а она ходила порожняя. И у Кирпидина с Тасией детей не было. Вот я и спрашиваю: с неба он свалился, ребенок?
— Без росписи, значит… И как решилась Рарица? Папаша ведь в деды годится своему мальцу.
В погребах бочки булькают, по селу молва разносится. Плещется в кувшинах вино, стаканы пенятся, а слухам-кривотолкам конца не видать: «Наш сторож Патику… этот старый пень Кирпидин… учудил, слыхали? Вместо пенсии сынком обзавелся!»
— Нет, я не о том… Счастье переменчиво, скажу вам, вроде бы тенью за тобой идет, стережет-бережет, к ногам ластится, как ручной зверек, а чуть зазеваешься — укусит. Или вильнет хвостом, и ищи ветра в поле.
— Что говорить, судьба — девка бывалая, но и Кирпидин — тертый калач…
— Выпей, кум, а то мы уже, — подхватывает сосед. — Не всякому по плечу судьбу осилить, это верно. Всю жизнь с тобой в прятки играет, а пока до нее доберешься — уже седой да плешивый, пора о лучшем мире думать, не в жмурки гонять…
Казалось, люди давно забыли про двух заблудших овечек, Рарицу и Скридона Патику, пока те жили тихо-мирно, неприметно. А нынче этот гром с ясного неба, да еще посреди зимы, не давал селу покоя: вдруг на руках у парочки убогих оказался богатырь в пеленках, весом в четыре двести. Откуда, каким ветром надуло? Святой дух посетил? Ведь и у Кирпидина, и у Рарицы, до того как сошлись, были другие семьи, оба, молодые и крепкие, детей за собой не оставили, готовые клясть день и час, когда на свет появились. Беды и напасти плелись за ними следом, пасли двух невезучих, как пасет нас в полдень собственная тень…
Из-за первой своей жены дед Кирпидин и с тюрьмой свел знакомство. Обвинили в «систематических и преднамеренных избиениях законной жены по имени Анастасия Патику». Сам он в суде заявил: «Враки! Жену свою люблю и уважаю, и как муж — опора ей и защита… и прошу не совать нос, за семью я в ответе!»
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.