Пастораль с лебедем - [184]
— Кума Наталица…
Прокуренный басок Михалаке Капрару загудел, как из бочки. Смотрю, на шее у него обрывок веревки болтается, как тогда, после унгенской ярмарки.
— А ведь обещал, антихрист! Горы золотые сулил: «Все знаю, обо всем поведаю…» А стали собираться домой, он на попятный. Мол, что можно сказать, незрячие вы, не поймете. Налопотал ерунды, а про дело ни гугу. Связать бы его этой веревкой да показать, где раки зимуют… Ты поняла, кума? Что за «можно» и чего «нельзя»? Знать нам нельзя?.. Зачем тогда люди пришли — чтоб он совсем голову заморочил?
— Как зачем? Он же клятву давал! — без запинки заявила тетя: — У этих, ну… кто не в порядке… У них, как в секте, заведено: поговорят между собой, пошушукаются — и молчок, чужим ни полсловечка. Потому что боятся! Заметил, кум Михалаке? Спрашиваю: «Какой же теперь адрес у Аргира?» А он: «Кенигсберг», — говорит. «Это понятно, но Аргир просил носки прислать, так надо бы адрес поточнее…» А слепой как извернулся? «Не надо, — говорит, — не беспокойтесь… не стоит утруждаться. Все, что ему нужно, уже отправлено!»
Ну вот, заварил кашу, а сам в кусты. Носки — не носки, хлопотать — не хлопотать? А тетя продолжает:
— Что за беспокойство, говорю, помилуйте. Мы бы и от себя пару послали, по старой памяти. А слепой в ответ: «Только через господина профессора Иммануила. Город-то немецкий…» Немецкий? Ну и что? — думаю. Вдруг как стукнет в голову: а не в плену ли Аргир у того ученого профессора? Может, вызволять пора?
У меня, само собой, рот до ушей, и опять, слышу, меня гонят:
— В поле отправляйся, раззява, хватит ворон считать!
Ах, так! Ну, вы меня попомните… Вот возьму убегу и не вернусь, кто вам адреса будет писать?!
Очутился я на взгорье, и не один. Со мной вместе были поля, лес и пастбище с сусликами — они торчали в ковыле, как серые восклицательные знаки на белом листке. А еще к нам присоседились наша телка и две коровы баде Каранфила и сам великий господин Иммануил, а рядом с ним слепой Каранфилов племянник в очках и с амбарной книгой под мышкой, и невесть откуда — Аргир. И всей компанией мы отпраздновали величайший закат на свете, последний закат детства, — таких уж я больше не видывал, света его хватило бы, наверно, на весь мой век…
А утром сквозь сон услышал мамин голос:
— Вставай, сынок, к тебе пришли. Что-то написать нужно…
Ох, опять вставай… Будь он неладен, тот день, когда я узнал первую букву и нацарапал ее на бумаге! Плеснул в лицо водой, чтоб проснуться, и вижу: Анна-Мария подкладывает в огонь хворостинки у летней печки.
— Вэликэ, — она подошла поближе, — нет у тебя химического карандаша? На почту ходила — закрыто. Подумала, рано еще, стою жду… А мне говорят: понедельник сегодня, не работают. Придется в Унгены добираться…
— Зачем вам карандаш? — проворчал я недовольно, как старый чиновник-брюзга на таможне.
— А вот здесь, Вэликэ, напиши мне адрес. Химическим карандашом, ладно? Чтобы не стерлось…
— Давайте конверт.
— Так это не конверт — посылка…
Из широкого подола она вынула какую-то «куколку» и протянула мне. В белую льняную тряпицу было что-то туго замотано и крепко-накрепко зашито.
— Что здесь у вас?
Я и правда стал похож на издерганного, замороченного таможенника.
— Да вот, люди говорили… Прошел слух, что баде Аргир жив, ну и я… Дай, думаю, свяжу ему носки. Только адреса не знала, а вчера вечером лелика Наталица сказала. Надо бы отправить, а то слепой из Вулпешт, может, выдумал, что сам послал…
Сонный хмель еще плутал по уголкам тела, отступая перед утренним ознобом.
— Ну, где ваш адрес? Куда писать?
Анна-Мария протянула замусоленный клочок бумаги, на ней коряво, вкривь и вкось было начеркано несколько слов.
— Не дойдет! — мрачно объявил я. — Что это за адрес — ни улицы, ни номера дома.
Тут мама прикрикнула:
— А ну, балабон, тащи карандаш и делай свое дело, женщина тебя просит!
Хочешь не хочешь, поплелся в комнату. Эти носки, толстые, плотно перевитые, были похожи на спеленатого младенца, будто неумелые девичьи руки скроили тряпичную кукляшку из лоскутков.
Вернулся и вижу: Анна-Мария наклонилась и лизнула льняное полотно там, где нужно было вывести адрес… Казалось, косуля или какой-то дикий зверек облизывает своего детеныша-первенца.
— Ну, так и писать — без улицы и без номера?
— А тут, на бумажке, все, что надо, Вэликэ… Посмотри, деточка. — Анна-Мария снова протянула смятый обрывок газеты. — Мне лелика Наталица передала, а ей слепой сказал: «В Кенигсберге всем известно, где живет этот господин, тем более почтальону…»
Откуда я мог знать, кто такой профессор Иммануил? Просите написать — пожалуйста! Карандаш без запинки обводил черточки и закорючки, буквы выросли, округлились, и на белом полотняном поле — помните смеющуюся белизну ковыля? — растеклись фиолетовые разводы, словно запеклась кровь убитого:
— Не мешало бы добавить, — вздохнула Анна-Мария. — Для Аргира Касьяна, вашего слуги и помощника…
…Теперь-то я старик, но не дает мне покоя давняя история. Поверьте, так все и было, как рассказал. Иначе разве стал бы заводить нескончаемый спор с ковылем?
И вот сегодня, когда уже не только Кант, Аргир, Михалаке Капрару, Василе Бану, Георге Лунгу, но даже и Анна-Мария стали травою, беспокойно у меня на душе: ведь давным-давно, хоть и по неведению, но содеял я что-то неладное, и никто не в силах этого исправить… Подумал: надо поведать обо всем и взять на себя вину за те мгновения раннего июльского утра, когда рука ребенка отправила в никуда, в небытие, бесконечное и безвозвратное, пару шерстяных носков, связанных одинокой женщиной, которая ушла из жизни, так и не родив. Ведь кто такой Иммануил Кант, если не это самое никуда? И в чем виновата вдова по имени Анна-Мария, у которой война отняла двух мужчин?
В книгу одного из ведущих прозаиков Молдавии вошли повести — «Элегия для Анны-Марии», «На исходе четвертого дня», «Набросок на снегу», «Алба, отчинка моя…» и роман «Сказка про белого бычка и пепельного пуделя». Все эти произведения объединены прежде всего географией: их действие происходит в молдавской деревне. В книге представлен точный облик современного молдавского села.
В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.