Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [98]
О симулякре – хранителе подлинности
Блистая ослепительной позолотой внутри и снаружи, затмевая блеском и скрытую под золотом лакуну, и следы реставрирующего вмешательства, Екатерининский дворец сегодня, во всем блеске своей перезолоченной имперскости, предстает перед нами аллегорией двусмысленности, которая заключена в самой идее коллективного компромисса с прошлым. Здесь полнота событий прошлого заменяется целостностью впечатления в настоящем. Отреставрированный до совершенства и продолжающий подвергаться дальнейшей реставрации, дворец заменяет собой нечто отсутствующее, но и знаменует это; знаменует, но и содержит в себе, в своем материальном составе.
«Наконец-то я слышу, что там (в Екатерининском дворце) есть хоть что-то подлинное», – скептически заметила, выслушав меня, историк архитектуры. Отпечаток в глине обгорелой головешки, с которой отливалась форма и которая в свою очередь воспроизводилась резчиком по дереву, след соприкосновения между головешкой и глиной, которое в лучшем случае оставило после себя графеновой толщины слой первоначальной материи. Такое присутствие уже почти неотличимо от отсутствия, такое материальное – от символического; этот симулякр – это уже почти не материя, а метафора; обгоревший купидон – в буквальном смысле внутренняя форма. Это материальность, которая слишком тонка и едва ли может мотивировать собой весь колоссальный проект воссоздания огромного исторического комплекса. Поэтому обещается, что результатом реставрации станет не только возвращение, но даже и приращение подлинности оригинала, обогащение подлинности за счет расчисток и возрождений:
Реставрация имела целью не только восстановление довоенного облика зданий. Они расчищались от искажающих переделок и одновременно возрождались те давно исчезнувшие детали и фрагменты, которые были задуманы и осуществлены первоначально авторами построек. Памятникам архитектуры возвращалась их первозданная прелесть, логическая завершенность художественного образа[467].
Этой дилеммой между равно невозможными в реальности мечтаниями – желанием одновременно красоты и истинности, законченности и фрагментарности, эстетического вкуса элиты и мелодраматических эффектов повседневной памяти – отмечены не только проекты Кедринского. В разрушенных городах Европы повсеместно выражается желание воссоздать прежнее «как было, где было»; историческое чувство обитателей городов-мучеников ищет забвения, а не аутентичности. Тело города становится метафорой человеческого тела; тело же, истерзанное и изуродованное войной, не хочет видеть себя в своем истинном состоянии. Это отмечает и историк-реставратор живописи на одном из послевоенных международных конгрессов:
Причина возникновения этой проблемы лежит во всеобщей жажде целостности… Людям трудно примириться с отсутствием ног, рук или голов или с какими-то иными разрывами композиции. Они предпочитают иллюзию полноты даже в ущерб аутентичности[468].
Сравним о последствиях опыта массового истребления в рассуждениях Лидии Гинзбург о желании полноты в общественной жизни, о «связи»:
Истребляемый, испытуемый катастрофами человек не в силах верить в красоту и абсолютную ценность единичной души. Гораздо естественнее ему испытывать отвращение к этой голой душе и горькую и тщетную жажду очищения во всеобщем, в некоей искомой системе связей – в религии? В экзистенциальном самопроектировании? В новой гражданственности?[469]
Такое непреодолимое желание полноты при восстановлении безнадежно утраченного свидетельствует о регрессии желания от сложности проблем истинного и подлинного – к примитивности принципа «как было, где было». Уже в Афинской хартии о реставрации исторических памятников 1931 года – самом важном документе межвоенного периода в истории охраны памятников – специально указывалось о повсеместном отказе от реставрации in toto, о необходимости регулярного и перманентного ухода от идеи целостности для сохранности того, что осталось от сооружений. Однако Афинская хартия по-прежнему требует сохранять «характер» и историческую ценность сооружений, а реставрационные проекты принимаются при условии их компетентной критической оценки. Хартия рекомендовала исходить из уважения к историческим и художественным ценностям прошлого, в том числе и при практическом использовании, предотвращать ошибки, которые могли бы повлечь за собой утрату характера и исторической ценности
