Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [59]

.

Стоимость как средство и ценность как цель вступают в отношения антиномии, в чем-то близкие антиномии в семантике таких близких, казалось бы, слов, как наследство и наследие. У наследства есть стоимость, которую можно определить по закону, подсчитав в долях (например, как в кодексе Наполеона: в равных долях всем наследникам одного уровня); разделить по справедливости или не по справедливости; его можно вложить во что-то, то есть использовать в качестве средства для достижения цели; наследства можно лишить; от него можно отказаться, его можно промотать, проиграть, спустить, пустить по ветру и т. д. Наследство выражается в категориях права, в числах; наследство имеет разветвленную систему конкретных актантов: оно состоит из определенных активов и пассивов и завещается в соответствии с юридической процедурой в виде движимого и недвижимого имущества конкретным лицом другому конкретному лицу, как правило члену семьи, или организации в соответствии с волей завещателя. Наоборот, наследие обладает ценностью, которую нельзя выразить ни числом, ни законом, нельзя ни претендовать на него, ни оспорить по справедливости. Первое из них принадлежит нам как объект нашей интенции; последнее, наоборот, определяет нашу принадлежность ему и, следовательно, имеет власть над нами.

Из марксистских теоретиков прежде всех Александр Богданов – вождь пролетарской культуры – предупреждал об опасной способности художественных и исторических ценностей наследия покорять и подчинять себе пролетария, стремящегося к овладению ими; о необходимости бдительного отношения к наследию прошлого, способному овладеть субъектом, – тогда как ожидается, что субъект, наоборот, овладеет этим наследием и использует его. «Старые, отживающие формы» духовной жизни сохраняются и поддерживают себя в организации жизни, «разрушая и дезорганизуя развивающиеся формы жизни»[247]; рабочий «не в силах противопоставить богатой, выработанной культуре ‹…› ничего сколько-нибудь равносильного», и в результате «не пролетарий овладевает культурой прошлого как своим наследством, а она овладевает им как человеческим материалом для своих задач»[248].

Если отвергать ценность наследия, то какова в таком случае стоимость прошлого, как оценить его, каким трудом? И тем более как описать прошлое в качестве объекта – или вернее, проблемы – экономики социализма. И что такое история и предметы исторической ценности как объекты провозглашенного КПСС «максимального удовлетворения постоянно растущей потребности»? «Отдаленная необходимость», явленная Саше Дванову в «заповеднике Революции» в виде художественно выполненных колонн в форме женских ног, – это необходимость не только несвоевременная, но и не могущая быть удовлетворенной. С осознанием реальной отдаленности отдаленно-необходимого было связано и разочарование «ортодоксальных марксистов» Лукача и Лифшица с их идеями культурной революции как нового ренессанса, когда выяснилось, что этот ренессанс был отдаленной утопией «…слишком близкого синтеза, слишком доступного, легко достижимого слияния художественно развитой культуры с глубоким, идущим снизу народным движением»[249].

Предвидение Маркса вроде бы сбылось, история увенчалась пролетарской революцией и как результат исторического закона как бы состоялась – теперь оставалось, казалось бы, только «регулировать» законы, влиять на них, использовать их и провозглашать новые, ранее не известные, как это утверждает Сталин в своих последних экономических работах[250]. Историческое прошлое, явленное в произведениях искусства и памятниках культуры, при этом должно превратиться в «духовную потребность», то есть в объект удовлетворения, в нечто, имеющее полезную стоимость: овеществленное в своих материальных репрезентантах прошлое, согласно этой идее, присваивается и распределяется в порядке удовлетворения как потребительная (полезная) стоимость (Gebrauchswert Маркса и Ригля).

О стоимости прошлого

Вещь, освобожденная от товарной продажности; искусство, избавленное от фетишизма порабощенного желания; ценность товарищеского сотрудничества в производстве «вещей, людей и идей» (Энгельс), в производстве субъектом действительности и самого себя – когда-то отринув прошлое как вредное, ненужное наследство, может ли освобожденный труд прийти к пониманию прошлого, к полезному осознанию и использованию его, прошлого, как материальной силы? Как наследство ценность оказалась бесполезной и была отринута в пользу стоимости, утилитарной полезности для инвестирования и получения результата здесь и сейчас.

Полезная стоимость – это стоимость без прибавочной стоимости, без того остатка или избытка, вокруг присвоения которого и разворачивается весь драматический сюжет жизни товара в процессе обмена и ценообразования в капиталистической экономике. Если прошлое имеет полезную стоимость, то оно не должно оставлять по себе следов в форме памятника; как стоимость оно должно перерабатываться (превращаться, или, как Маркс выражался в ранних работах, «уничтожаться») без остатка; в составе стоимости все без избытка поглощается той потребностью, для удовлетворения которой такая стоимость была произведена. Как же выражается полезность, она же «уничтожение стоимости», прошлого, полезность того, что ценно именно в силу заведомой бесполезности, или, по крайней мере, той «отдаленной необходимости», которая смутно ощущается в его, прошлого, бесполезном присутствии? Александр Богданов, теоретик тектологии (и редактор, вместе с Лениным, того перевода «Капитала», который лег в основу канонического сталинского с его утверждением «стоимости» над «ценностью»), пропагандировал полезность прошлого как средства для организации опыта настоящего; Борис Арватов, теоретик ЛЕФа, говорил о пользе искусства прошлых эпох для овладения современной художественной техникой; Троцкий как теоретик социалистической культуры – о пользе литературы прошлого как средства воспитания пролетариата и т. д. Каждый из них повторял, что прошлое представляет не только полезность, но и угрозу: попытки его присвоения могут дать обратный результат, так что не революционный субъект поставит прошлое на службу революции, но, наоборот, прошлое апроприирует и поглотит революционного субъекта и всю его революцию.