Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [113]
всячески подчеркивали абсурдность, идиотизм, глупость, маскарадность и смехотворность всего того, что происходило на Соловках – тупость начальства и его распоряжений, фантастичность и сноподобность всей жизни на острове ‹…› Анекдоты, хохмы, остроты, шутливые обращения друг к другу, шутливые прозвища и арго ‹…› сглаживали ужас пребывания на Соловках. Юмор, ирония говорили нам: все это не настоящее[553].
«Ненастоящестью» отмечена и сама идея научности в том виде, в котором наука практикуется соловецкими «настоящими каэрами», которые, сидя в заключении, «для развлечения ‹…› попеременно делали доклады с последующим их обсуждением».
Доклады все были на какие-либо экстравагантные темы, с тезисами, резко противоречащими общепринятым взглядам. Это была типичная черта всех тюремных и лагерных докладов. Придумывались самые невозможные теории. ‹…› Через полвека, читая «Прогулки с Пушкиным» А. Синявского, я подумал: «какая типично тюремно-лагерная выдумка – вся его концепция о Пушкине»[554].
Возможно, что и свою собственную деятельность на высоком научном поприще, а также и академическую среду, в высших слоях которой сам вращался, Лихачев рассматривал сквозь это «тусклое стекло» смеховых тюремно-лагерных выдумок для убивания времени и избавления от страха, этого отчаянного интеллектуального балагана под дулами наганов. «Ошарашивающей» экстравагантностью смехового мимезиса эти доклады в тюремной камере подрывают надутый историзм бюрократических реставрирующих московских «дам», руководительниц реставраций ради лицемерной реабилитации прошлого. Но и его собственная академическая ученость, язык его публицистики последних лет, полная пафоса проповедь служения памяти Отечества, все эти скомпилированные из отрывков и бесконечно переиздаваемые книги «беспокойств» о «русском», о «добром и прекрасном»[555] – все это отступает на задний план и меркнет в сопоставлении с жестокой трезвостью, с предельной, почти шаламовской matter-of-factness соловецких и ленинградских страниц его воспоминаний. Сводя значение собственных трудов к ценности поминальных записочек, он проявил не только христианское смирение, но и трезвый реализм опытного сидельца в лагерях и блокаде, человека, верующего в высшее и знающего, что никакое авторитетное историческое высказывание и никакое нравственное служение, будучи взвешено на весах, не перевесит клочка бумаги со списком имен для заупокойной молитвы.
Об идеальных Соловках и дематериализации Соловков материальных
Публикация альбома «Архитектурно-художественные памятники Соловецких островов», составленного в середине 60-х, задержалась почти на двадцать лет: попытка реабилитировать вдвойне неприемлемое прошлое островов – дореволюционное монастырское и пореволюционное тюремное – не удалась, авторитет историко-художественного знания не перевесил подавленной постыдной памяти. «Московская реставрация» грубо вмешивается в историческую материальность, счищая эту память, подобно лишайнику на валунах, который символизирует в глазах Лихачева судьбу всей той России, которая здесь погибла и обрела безымянную общую могилу. Составленный под его редакцией сборник восстанавливает Соловки не как материальное, но как идеальное существование. Здесь мы находим много данных: не только исторический экскурс, но и археологические реконструкции, красивые чертежи с подробными комментариями, а также необыкновенные по красоте и лирическому настроению, тонко-фактурные, меланхолично-сумеречные, интимно-ностальгические черно-белые иллюстрации. Не изображения, но лица – лики – древних Соловков смотрят на нас с этих страниц. Не расчисткой материальности достигается возможность сохранить и спасти, но надстройкой над скомпрометированными своей политической историей реальными Соловками – возвышенных, духовных Соловков: запечатленные на страницах этого альбома, они возникают из сгущения света, из ауры, меланхолических грез, из поэтической атмосферы художественной фотографии. Это не те Соловки, которые были в прошлом, но те, которые в качестве прошлого были бы желательны в настоящем и в будущем: «будущее прошлого», которое не состоялось в 1968-м, но оказалось приемлемым в 1980 году. С точки зрения памяти свидетеля это манипулированное прошлое; с точки зрения «идеального», или «духовного», в этом нет антагонизма между прошлым и настоящим; время само закручивается в петли Мёбиуса.
Понятие реставрации следует соединить с понятием integrity – нетронутость. «Нетронутость» истории, всей жизни объекта реставрации (по возможности) должна быть правилом реставрации. Если жизнь тронула объект (именно жизнь, а не случайность), то и это следует оставить
