Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [107]

Согласно Сталину, коммунистическое общество станет обществом всеобщего благоденствия, когда

распределение труда между отраслями производства будет регулироваться не законом стоимости, который потеряет силу к этому времени, а ростом потребностей общества в продуктах. Это будет общество, где производство будет регулироваться потребностями общества, а учет потребностей общества приобретет первостепенное значение для планирующих органов[511].

Сталинская теология утверждает право и способность партии «регулировать и использовать» и законы природы, и законы исторического развития, и законы экономики. После смерти Сталина его формулировка «основного закона социализма» перекочевала во все партийные документы, приняв более скромный вид «основной задачи партии»:

обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники[512].

Потребность у (раннего) Маркса – это центральная антропологическая категория, которая обозначает то, что, в сущности, делает человека человеком, включая не только нужды выживания индивида и рода, но и ценности духовного, гражданского и политического сообщества[513]. Все они отчуждаются капиталистической эксплуатацией; эмансипация, говорит Маркс, – это «возвращение человеку человеческого»[514]. У Сталина потребность сугубо утилитарно дана в терминах ее «удовлетворяемости», а удовлетворение – это прогнозируемый, калькулируемый критерий грубой социальной инженерии и планирования индивида и общества решениями партии и правительства. «Потребность» в категориях сталинской мысли оказывается поэтому квинтэссенцией экзистенциальной бедности в человеке – той самой, которая, по словам Роберта Нельсона (выше), в экономике занимает то же место, что первородный грех в теологии.

Несмотря на попытки Сталина обозначить коренное отличие социалистической системы от системы капитализма[515], первая, как и вторая, опирается на принцип количественного накопления (рост, совершенствование; высшая техника, наращивание/накопление в производстве средств производства). Общество, культура и человек понимаются как средоточие планирования потребностей «роста и совершенствования»; потребности «неустанно возрастают» и постоянно «удовлетворяются», причем «удовлетворяются максимально». Субъект наращивает и наращивает потребности, а партия стремится к нарастающему же удовлетворению их.

Двумя годами ранее в работах по языкознанию 1950 года[516] Сталин объявил уже достигнутым «полное удовлетворение» в области символических «потребностей». Сталин утверждает, что потребности в развитии символического производства – например, в образовании новых слов и значений – нет никакой:

Кому это нужно, чтобы «вода», «земля», «гора», «лес», «рыба», «человек», «ходить», «делать», «производить», «торговать» и т. д. назывались не водой, землей, горой и т. д., а как-то иначе? ‹…› Какая польза для революции от такого переворота в языке? ‹…› Спрашивается, какая необходимость в таком языковом перевороте, если доказано, что существующий язык с его структурой в основном вполне пригоден для удовлетворения нужд нового строя? ‹…› как уничтожить существующий язык и построить вместо него новый язык в течение нескольких лет, не внося анархию в общественную жизнь, не создавая угрозы распада общества? Кто же, кроме донкихотов, могут ставить себе такую задачу?[517]

Избрав мишенью уже пятнадцать лет как умершего Марра «и его учеников», Сталин провозглашает «революцию сверху», удалив язык из состава надстройки и из сферы идеологии. В противовес «талмудистам и начетчикам» марксистского языкознания, язык-Сталин не имеет классовой природы и служит «для обслуживания всего общества». Не имеет он и динамики во времени. Уже все, что имело быть сказано, сказано; все что имело быть названо, названо; все, что нуждалось в выражении, выражено. Утверждение, что «нет никакой необходимости называть воду как-то иначе», означало, что имя «вода» закрепляется за веществом «вода» как необходимое и достаточное, а все, что кроме этого, то от лукавого и объясняется безнаказанностью «талмудистов и начетчиков» от идеологии, а также халатностью и «вопиющими безобразиями в языковедческой науке»[518].

«И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим»[519]. Конец истории и запрет на историческое сознание: наступает «вечное сегодня», когда, как вспоминал Лифшиц, «нужно было иметь плохую память».

Подобный жест замораживания Сталин повторил и в последней своей работе – «Экономические проблемы социализма в СССР», отменив антагонизм и конфликт противоречий, эту основу основ марксистской диалектики. Тогда как борьба «непримиримых противоречий» разрывает капиталистическую систему, при социализме мирно сосуществуют «противоположности неантагонистического характера», устранимые путем планирования. Двигатель капиталистической экономики, закон прибавочной стоимости здесь превращается в «основной закон социализма ‹…› обеспечения максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества»