Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [101]
Подобно произведению искусства, лакуна – фигура незабвения – живет своими трансформациями. Памятник же, то есть сертифицированный носитель смысла и ценности культурно-исторического наследия, останавливает и замораживает в себе трансформацию, заменяя ее дискурсами подлинности и целостности в соответствии с требованиями данного режима историчности. Если такое замораживание считать охраной наследия, то с равным основанием его можно считать и концом истории. Жизнь произведения как бесконечного во времени work in progress оказывается подчиненной тому, чем оно должно стать в соответствии с целью его историзации, а именно – еще при жизни историзированной руине.
Лакуна есть след и памятник войны в широком смысле слова, война же
приостанавливает действие морали; она лишает вечные институты и обязательства их вечного характера и вслед за этим отменяет – пусть только временно – безусловные императивы. ‹…› Лик бытия, проступающий в войне, может быть определен с помощью понятия «тотальность» ‹…› Индивиды в условиях войны сводятся к простым носителям сил, управляющих ими без их ведома. Свой смысл индивиды черпают в этой тотальности, вне которой они непостижимы. Единичность каждого ныне присутствующего постоянно приносится в жертву будущему, призванному определить его объективный смысл. Поскольку в расчет берется только итоговый смысл, то лишь последний акт способен изменить существа в их бытии[478].
В противоположность такой смертоносной тотальности с ее телеологическим отношением к индивиду как производному от тотальности, как получающему свой единственный смысл, отдавая себя в жертву телеологически закрепленному будущему, Левинас постулирует потенциальное освобождение в «эсхатологическом отношении» к прошлому и к себе. Тотальность окружена пустотой: вне ее телеологии, вне заданности предназначения ее тотальных репрезентаций нет ничего. Не тотальность войны, нивелирующая индивида до простого носителя неподвластных ему сил, но бесконечность мира определяет ценность, цельность, а вместе с тем и integrity создателя этого мира – безымянного демиурга в платочке, повязанном на глаза, с бутылкой молока и булочкой в рабочий полдень.
Эсхатологическое отношение разрешает проблему непрощенного и неподсудного незабвения, освобождая индивида из подчиненности как довлеющему прошлому, так и предписанному будущему. Такое отношение активно и перформативно, поскольку, освобождая от давления тотальности, оно побуждает к осознанию собственной индивидуальной integrity в смысле полноты человеческой ответственности. Подвергая суду историю в целом, это эсхатологическое начало в чувстве времени ведет к полноте суждения, которую Левинас описал так (курсивом выделены «эсхатологические» предикаты со значениями полноты, цельности и восстановления):
…оно в каждое мгновение восстанавливает свое полное значение, какое имеет именно в это мгновение: все основания готовы к тому, чтобы их можно было постичь. Здесь важен не окончательный суд, а суд обо всех мгновениях времени…[479]
Собирая свои обломки, реставратор Галя занята работой спасения и собирания рассыпанного бесхозяйного мира, чтобы придать ему новое цельное состояние. Изношенный до дыр, этот мир тем не менее подлежит ремонту, как повседневная вещь в бедном послевоенном быте постблокады – или как некогда разорванный завет подлежит воссозданию в конце времен. Мир не должен зиять; утраты должны быть компенсированы, лакуны – заполнены. Такова экономия этого нового демиурга – не творящего, но воссоздающего, – такова утопия реставрирующего разума: в этом сказывается и левинасовская «полнота ответственности», которую реставратор Швецкая берет на себя, когда дополняет исторически утраченные фигурки самодельными «Ромочками», воспроизведенными с натуры изображениями собственного младенца-сына. Обе они, и героиня фильма, и ее прототип, вновь обращаясь к словам Левинаса, представляют собой ту редкую породу людей, которые способны «отвечать за свою жизнь, стало быть, уже взрослых, то есть способных говорить от своего имени, а не повторять анонимные слова, диктуемые историей»
