Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все - [27]

— Слышал про вас совсем недавно — вчера или позавчера — от нашего друга Пайкэвэя, — сказал мистер Робинсон, пожимая ему руку.

Ну да, конечно, подумал Стаффорд Най, окончательно вспомнив, что при его единственной встрече с мистером Робинсоном присутствовал полковник Пайкэвэй. И Хоршэм тоже говорил о мистере Робинсоне.

Итак, в этом деле была замешана Мэри Энн (или графиня Зерковски?), полковник Пайкэвэй, сидевший в своем прокуренном кабинете с полузакрытыми глазами — то ли сейчас заснет, то ли вот-вот проснется, — и мистер Робинсон со своим широким желтым лицом — признак того, что здесь пахнет большими деньгами. Он окинул взглядом остальных, может, еще кого-нибудь узнает или хотя бы попробует догадаться, что они собой представляют или кого.

В переносном кресле у камина сидел очень старый человек; высокая спинка обрамляла его голову и торс, наподобие портрета, лицо его в свое время было знакомо практически любому англичанину. Собственно говоря, почему было? Его до сих пор хорошо знают, хотя он почти нигде не появляется. Беспомощный старик, инвалид, который практически не выезжает из дому, а когда это случается, это стоит ему больших усилий и страданий. Лорд Альтамаунт. Худое высохшее лицо, острый нос, зачесанная назад густая седая шевелюра; немного оттопыренные уши, высмеять которые являлось делом чести для любого карикатуриста, и пронзительный, всевидящий взгляд, который, казалось, проникал в самую суть явлений. В данный момент взгляд лорда был устремлен на сэра Стаффорда Ная. Когда сэр Стаффорд приблизился, Альтамаунт протянул ему руку.

— Не могу встать, — сказал лорд Альтамаунт. У него был слабый голос, звучащий будто издалека. — Спина не позволяет. Только что вернулись из Малайи, не так ли, мистер Най?

— Да.

— И стоило вам туда ездить, как считаете? Думаю, считаете, что не стоило. Возможно, вы правы. Но тем не менее мы нуждаемся в этих житейских излишествах, в этих финтифлюшках, украшающих лучшие из образчиков нашей дипломатической лжи. Я рад, что вы сегодня приехали к нам — или вас привезли? Полагаю, это сделала Мэри Энн?

Так вот как он ее называет? И Хоршэм так ее называл. Значит, она с ними заодно, никаких сомнений. А сэр Альтамаунт, за кого или за что стоит он? И Стаффорд Най тут же сам себе ответил: за Англию. Он всегда стоял и стоит за Англию, и будет стоять, пока его не похоронят в Вестминстерском аббатстве[102] или в родовом склепе[103] — это уж как он укажет в завещании. «Он был Англией, он знает Англию, и я уверен, знает цену каждому политическому деятелю и каждому члену правительства в Англии, знает, несмотря на то, что со многими из них ему даже не приходилось общаться».

Лорд Альтамаунт добавил:

— А это наш коллега, сэр Джеймс Клийк.

Клийка Стаффорд Най не знал. И вроде бы даже о таком не слышал. Дерганый какой-то, из тех, кто ни минуты не может постоять спокойно. Взгляд подозрительный, цепкий — вопьется и тут же скользнет мимо. Он очень напоминает легавого пса — постоянно начеку, словно боится пропустить команду хозяина. И готов тут же броситься, едва хозяин поведет бровью.

Только вот кто его хозяин? Альтамаунт или Робинсон?

Стаффорд перевел взгляд на четвертого мужчину, сидевшего возле двери. Тот тут же поднялся. Пышные усы, густые, чуть приподнятые брови, он был словно весь в себе — и начеку. Каким-то непостижимым образом ему удается выглядеть знакомым и в то же время почти неузнаваемым.

— А, это вы, — сказал сэр Стаффорд Най. — Как дела, Хоршэм?

— Очень рад вас видеть, сэр Стаффорд.

«Весьма представительное собрание», — подумал Стаффорд Най, еще раз окинув взглядом присутствующих.

Стул для Ренаты поставили возле камина рядом с лордом Альтамаунтом. Она протянула руку — как заметил сэр Стаффорд, левую, — тот взял ее обеими руками, задержал на мгновение и отпустил со словами:

— Вы рисковали, дитя мое; вы слишком часто рискуете.

Она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Вы сами научили меня этому, и другой жизни я не хочу.

Лорд Альтамаунт посмотрел на сэра Стаффорда Ная.

— Но выбирать того, кого нужно, я вас не учил. Это у вас от Бога. — И, обращаясь к Стаффорду Наю, продолжал: — Я знаком с вашей бабушкой — или прабабушкой?

— Тетя Матильда мне двоюродная бабушка, — тут же откликнулся Стаффорд Най.

— Да. Она самая. Один из столпов викторианского общества девяностых годов. Ей и самой сейчас должно быть под девяносто. — И он продолжал: Сейчас я ее редко вижу. Раз-два в год, не больше. И знаете, что меня в ней поражает — бьющая через край жизненная сила, преодолевающая телесную немощь. Да, эта тайна ведома им, несгибаемым викторианцам, — и, пожалуй, некоторым эдвардианцам[104].

Сэр Джеймс Клийк вмешался:

— Хотите чего-нибудь выпить, Най? Что вам налить?

— Джин с тоником, если можно.

Графиня отказалась, едва заметно качнув головой.

Джеймс Клийк взял бокал Ная и поставил его на стол возле мистера Робинсона. Стаффорд Най не собирался первым начинать разговор. На какое-то мгновение глаза человека, сидевшего за столом, потеряли свое меланхолическое выражение. Совершенно неожиданно в них промелькнула веселая искорка.

— Есть вопросы? — спросил он.