Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все - [17]

Он снова взял программку концерта в Фестиваль-Холле и не без досады принялся напевать мелодию, написанную карандашом. Там, там, ти-там… И вдруг его осенило: он узнал этот мотив. Это была тема Зигфрида. Рог Зигфрида. Именно это и сказала та женщина прошлым вечером. Тема юного Зигфрида. Она не обращалась к нему, да и ни к кому вообще. Но это и было ее сообщение, слова, которые ничего не значили для окружающих, потому что они сочли бы, что речь идет о только что исполненном номере программы. И на его программке был тот же мотив. Да, Юный Зигфрид. Это должно что-то означать. Оставалось надеяться, что его снова осенит догадка, юный Зигфрид. Черт знает, что это значит. Как, где, когда, зачем и почему? Нелепица. Сплошные вопросы.

Он подошел к телефону, и его соединили с тетушкой Матильдой.

— Ну, разумеется, Стаффи, дорогой, я буду очень рада! Поезжай поездом в шестнадцать тридцать. Понимаешь, он ходит как и раньше, только сюда прибывает на полтора часа позже. И из Паддингтона[66] отправляется позже — в семнадцать пятнадцать. Очевидно, это они и называют улучшением железнодорожного обслуживания. Останавливается по дороге на каких-то несусветных полустанках. Ну, хорошо. Хорэс встретит тебя в Кингс-Марстоне.

— Значит, он все еще у вас?

— А где ж ему еще быть?

— Конечно, я понимаю.

Хорэс был некогда конюхом, потом дослужился до кучера, потом стал шофером и, судя по всему, до сего дня пребывал в этой должности. «Ему никак не меньше восьмидесяти», — сказал себе сэр Стаффорд и улыбнулся.

Глава 6 Портрет дамы

— Ты прекрасно выглядишь, милый, и загорел, — сказала тетя Матильда, одобрительно его разглядывая. — Полагаю, это все Малайя. Ты ведь туда ездил, верно? Или в Сиам?[67]Таиланд? Они так часто меняют названия, что, право, никак не упомнишь. Во всяком случае, не Вьетнам, правда? А то я про этот Вьетнам просто слышать уже не могу! Сплошная неразбериха: Северный Вьетнам, Южный Вьетнам, Вьет-Конг[68], а еще Вьет — как его там, не знаю — и все рвутся в бой друг с другом, и никто не хочет уступить. Никто не хочет съездить в Париж или куда там еще… сесть за стол и все обсудить. А тебе не кажется, милый, — я сама над этим поразмышляла и нашла, по-моему, очень славное решение: почему бы им не устроить побольше футбольных полей, и пусть сражаются в свое удовольствие — все же оружие не такое смертоносное. Не то что этот жуткий напалм[69] — ну, ты знаешь. И пусть тузят друг друга на здоровье. Сами потешатся и других развлекут; можно будет даже деньги брать с тех, кто захочет посмотреть. Честно говоря, мне кажется, мы просто не совсем понимаем, что именно им нужно, и все время пытаемся всучить что-то не то.

— По-моему, это замечательная мысль, тетя Матильда, — сказал сэр Стаффорд Най, прикладываясь к нежнорозовой, чуть надушенной морщинистой щеке. — Как поживаете, дорогая моя?

— Старею, — мрачно сообщила леди Матильда Клекхитон. — Совсем старая стала. Конечно, откуда тебе знать, что такое старость. Не одно, так другое. То ревматизм, то артрит, то жуткий приступ астмы, или горло простудишь, ногу подвернешь… Всегда что-нибудь докучает. Не смертельно, конечно, но утомляет жутко. Так почему тебе вздумалось меня навестить?

Сэр Стаффорд немного смутился.

— Я ведь всегда приезжаю к вам после заграничных командировок.

— Придется тебе сесть поближе, — сказала тетя Матильда. — На один стул. Я стала еще хуже слышать с тех пор, как мы с тобой виделись. У тебя как-то изменилось лицо… Почему это у тебя такое лицо?

— Просто я загорел. Вы же сами сказали.

— Чепуха, я вовсе не о том. Только не говори мне, что у тебя наконец появилась девушка.

— Девушка?

— Ну да — я всегда знала, что рано или поздно это случится. Вся закавыка в том, что ты любишь над всеми посмеяться.

— Почему вы так думаете?

— Да ведь все так говорят. Да-да, именно все. Кстати, эта манера вечно иронизировать мешает твоей карьере. Тебе ведь приходится общаться со всеми этими людьми. Дипломатами, политиками… Как это там у них называется — младшие советники, старшие советники, уж наверно, есть и средние. А сколько этих самых партий! Право, мне кажется, глупо разводить такое множество партий! И хуже всех эти ужасные, ужасные лейбористы. — Она задрала нос, как истая консерваторша. — Помилуй, да когда я была молода, мы и слыхом не слыхали про какую-то там партию Труда[70]. А если бы и услышали, не поняли бы, о чем речь. Просто сказали бы: «Чушь какая!» Теперь вот оказывается, что никакая не чушь. А эти либералы — ужасно несуразная партия. Потом ведь еще есть тори, или консерваторы, как они снова себя именуют.

— А с ними что не в порядке? — спросил Стаффорд Най с легкой улыбкой.

— Слишком много серьезных женщин. Им недостает жизнерадостности, понимаешь?

— Ну, знаете, в наше время ни одна из политических партий весельем не блещет.

— Вот именно, — сказала тетя Матильда. — И ты совершаешь большую ошибку, когда пытаешься всех приободрить. Я понимаю, ты хочешь внести в их жизнь хоть немного веселья и подтруниваешь над ними, но, поверь мне, им это совсем не нравится. Они заявляют: «Се n'est pas un garcon serieux»[71], как тот рыбак из анекдота.