Они сидели в молельне и ждали. Их было только девять мужчин, и они ждали десятого, чтобы можно было приступить к утренней молитве. Пожилой президент конгрегации Джейкоб Вассерман уже надел филактерии, а молодой раввин Дэйвид Смолл, который только что пришел, как раз надевал их. Он освободил левую руку из рукава пиджака и засучил рукав рубашки до самой подмышки. Надев черную коробочку, содержащую стихи из Торы, выше локтя – поближе к сердцу, – он обмотал руку семь раз ремешком филактерии, затем три раза вокруг ладони, так чтобы получилось первая буква Господнего имени, и наконец вокруг среднего пальца в виде кольца, символизирующего неразрывное единение с Богом. Все это, вместе со второй филактерией, которую он теперь надевал на лоб, было буквальным исполнением библейского завета: "И НАВЯЖИ ИХ (слова Господа) В ЗНАК НА РУКУ ТВОЮ, И ДА БУДУТ ОНИ ПОВЯЗКОЮ НАД ГЛАЗАМИ ТВОИМИ".
Остальные, в молитвенных накидках, отороченных серебром, на плечах и в черных ермолках, сидели небольшими группами, вяло заглядывая в свои молитвенники и время от времени сверяя свои часы с висевшими на стене.
Раввин, теперь уже готовый к утренней молитве, прохаживался по средине молельни – не из нетерпения, а просто как пассажир, слишком рано явившийся на вокзал. До него доносились обрывки разговоров: о делах на работе, в семье, на стадионах. Такие разговоры вряд ли приличествуют людям, готовящимся приступить к молитве, – подумал он, – но тут же осадил себя. А разве не грех быть чересчур набожным? Разве не должны мы наслаждаться жизнью? Радостями семейной жизни? Трудом и отдыхом от трудов? Он был еще очень молод – еще и тридцати не было – и любил копаться в собственной душе, так что все время задавал себе вопросы и отвечал на них вопросами же. Мистер Вассерман вышел из помещения, но тут же вернулся.
– Я только что позвонил Эйбу Райху. Он обещал прийти минут через десять.
Бен Шварц, невысокий полный мужчина средних лет, внезапно поднялся.
– С меня хватит!– буркнул он. – Чем ждать здесь этого сукиного сына Райха для полноты минъяна, уж лучше я помолюсь дома один.
Вассерман бросился к нему и догнал уже у самого выхода.
– Никуда ты не пойдешь, Бен. Ведь тогда даже с Райхом у нас не будет минъяна.
– Очень жаль, Джейкоб, – сухо ответил Шварц, но у меня важное деловое свидание, и мне надо идти.
– Ты ведь пришел сказать Кадиш по отцу, – сказал Вассерман, разводя руками. – Какое же может быть деловое свидание? Неужели ты не подождешь еще несколько минут, чтобы отдать должное покойному родителю?
Вассерману шел уже седьмой десяток. Он был самый старший в конгрегации. Говорил он с легким акцентом, который, однако, выражался не столько в неправильном произношении слов, сколько в особой тщательности их произношения. Видя, что Шварц колеблется, он добавил:
– А кроме того, Бен, у меня у самого сегодня Кадиш.
– Ладно, Джейкоб. Не надо бить на мои эмоции, – улыбнулся Шварц. – Так и быть, подожду уж.
Однако Вассерман еще не кончил.
– И вообще, что у вас за распря с Райхом? Я все слышал, что ты себе там буркнул под нос. Ведь вас с ним было водой не разольешь.
Шварц не заставил себя просить.
– Извольте. На той неделе…
Вассерман поднял руку.
– О, ты про эту историю с машиной? Я уже слышал об этом. Если ты считаешь, что он тебе что-то должен, то подай на него иск, и дело с концом.
– Нет, по такому пустяку в суд не подашь.
– Тогда разберитесь как-нибудь иначе. Мы не можем допустить, чтобы два уважаемых члена нашей конгрегации не могли даже составить минъян. Это позор.
– Послушайте, Джейкоб…
– Ты когда-нибудь подумал об истинной функции синагоги в общине, подобной нашей? Она должна быть местом, где евреи улаживают свои споры. – Он подозвал раввина. – Я только что сказал Бену, что синагога – это святое место, и что все евреи, приходящие сюда, должны жить в мире друг с другом. –Если у них какие-нибудь распри, то именно здесь они и должны их уладить. Может быть, для синагоги это даже более важная функция, Чем служить местом для молитвы. Как вы думаете, рабби?
Молодой раввин нерешительно смотрел то на одного, то на второго. Он зарделся.
Боюсь, я с вами не совсем согласен, мистер Вассерман. Синагога сама по себе вовсе не святыня. Наш древний храм был ею, конечно, но общинная синагога вроде нашей – это обыкновенное здание. В нем молятся, изучают Танах и Талмуд; оно, конечно, свято, но не более любой группы людей, собравшихся с целью помолиться. Что же касается улаживания споров, то это, по традиции, функция не синагоги, а раввина.
Шварц молчал. Он считал неприличным, что молодой раввин открыто прекословил президенту конгрегации. Если разобраться, Вассерман – его непосредственный босс, а летами годится ему в отцы. Джейкоб, однако, не обиделся. В его глазах появился огонек, и казалось, что возражение раввина даже доставило ему удовольствие.
– Итак, если между членами общины возникает ссора, то что же надо делать по-вашему, рабби?
– Ну, в старое время я бы предложил "Дин-Тору", – робко улыбнулся молодой человек.
– А что это такое?– спросил Шварц.
– Слушание, судебное разбирательство, – ответил раввин. – Кстати, это как раз одна из главных функций раввина: разбирать дела и выносить решения. В старое время, то есть в европейских гетто, не синагога нанимала раввина, а все местечко. И его нанимали не для того, чтобы он руководил молитвой или опекал синагогу, а чтобы разбирать дела, которые ему представлялись на суд, и выносить решения в соответствии с законом.
