Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все - [15]

Он уверенно продвигался вперед. Не обгоняя тех, кто шел впереди, и старательно лавируя, чтобы не столкнуться с теми, кто шел навстречу. Он шел достаточно быстро, чтобы его самого не пытались обогнать, хотя при желании любой мог это сделать. А может, это послание розыгрыш. Не в его вкусе, конечно, но вкусы бывают разные.

Однако, как ему казалось, ей такие шутки тоже вряд ли бы пришлись по вкусу. Людской поток немного усилился и даже слегка оттеснил его в сторону. Совершенно неожиданно прямо перед ним возникла женщина в макинтоше, и он, не успев посторониться, налетел на нее. Женщина упала, и сэр Стаффорд поспешно нагнулся, протягивая ей руку.

— Все в порядке?

— Да, спасибо.

Она поднялась и заспешила дальше, успев прежде сунуть что-то в его ладонь, а другой рукой слегка сжать его пальцы. А потом она исчезла, скрылась, смешалась с толпой. Стаффорд Най снова двинулся вперед. Догнать ее он все равно бы не мог. Он ускорил шаг, сжимая что-то в руке. Казалось, мосту не будет конца, но наконец-то он достиг его со стороны Суррея[48].

Через несколько минут он уже сидел за столиком в маленьком кафе, заказывая подошедшему официанту чашечку кофе. Наконец-то он посмотрел на то, что было у него в руке. Очень тонкий непромокаемый конверт. Внутри другой — белый, из дешевых. Он вскрыл и этот. То, что лежало внутри, удивило его. Это был билет.

Билет в Фестиваль-Холл[49] на завтрашний вечер.

Глава 5 Вагнеровская мелодия

Сэр Стаффорд Най поудобнее уселся на своем месте и стал слушать громыханье марша Нибелунгов, которым начинался спектакль. Хотя он и любил Вагнера[50], «Зигфрид» отнюдь не был самой любимой из «Кольца Нибелунгов» [51]оперой. Он всегда отдавал предпочтение «Золоту Рейна» и «Гибели богов». Тема юного Зигфрида[52], слушающего пение птиц, по какой-то неведомой причине раздражала его, вместо того чтобы преисполнять восхищением. Может быть, из-за воспоминаний молодости — когда-то он слушал эту оперу в Мюнхене, где пел поразительный тенор, еще более поражающий своими объемами, а он был еще слишком молод, чтобы примириться с вопиющим несоответствием прекрасной музыки и внешности Зигфрида, юность которого осталась в далеком прошлом. Зрелище, которое представлял собой слоноподобный Зигфрид, катающийся по земле в пароксизме[53] мальчишеской радости, вызвало у него отвращение. Что же касается пенья птичек в сопровождении лесных шорохов — оно оставляло его совершенно равнодушным. Нет, он всегда предпочитал рейнских дев, хотя в те далекие мюнхенские дни девы тоже были откормлены до безобразия. Но это ему почему-то не так мешало. Упиваясь мелодическим шипеньем воды и жизнеутверждающей темой всеобщего ликования, он не обращал внимания на то, что видел.

Время от времени он как бы случайно осматривался. Свое кресло он занял одним из первых. Зал был, как водится, полон. Начался антракт. Сэр Стаффорд встал и оглядел зал. Кресло рядом с ним оставалось пустым. Кто-то должен был прийти и не пришел. Может быть, по этой причине, а может быть, и потому, что опоздавших в зал не пускали по установившейся на вагнеровских концертах традиции, но кресло пустовало.

Он вышел в фойе, прошелся, выпил чашку кофе и вернулся с первым звонком. На этот раз, подходя к своему ряду, он увидел, что соседнее кресло занято. Его снова охватило прежнее волнение. Он прошел на свое место и сел. Да, это была женщина из франкфуртского аэропорта. На него она и не взглянула; она смотрела прямо перед собой. Ее лицо было таким же, каким он его запомнил — те же четкие, чистые линии. Она слегка повернула голову и скользнула взглядом по его лицу, словно не узнавая. Это демонстративное неузнавание было красноречивее слов. Их встреча не должна привлекать внимание. Во всяком случае, не сейчас. Свет постепенно гас. Женщина обернулась к нему.

— Простите — нельзя ли взглянуть на вашу программку? Боюсь, я обронила свою, пока пробиралась к месту.

— Пожалуйста, — сказал он.

Он протянул ей программку, и она тотчас в нее углубилась. Свет погас. Началось второе отделение концерта. Зазвучала увертюра к «Лоэнгрину»[54]. Когда она кончилась, соседка вернула ему программку, коротко поблагодарив.

— Большое спасибо. Вы очень любезны.

Следующим номером были «Шорохи леса» из «Зигфрида». Сэр Стаффорд посмотрел в программку. Только теперь он заметил, что внизу страницы что-то было едва заметно написано карандашом. Света было маловато, и он даже не попытался сразу это прочесть. Он спокойно закрыл программку и так и держал ее в руке. Так как сам он ничего на ней не писал, значит это сделала она, или, скорее всего, заранее написала что-то в своей программке, а затем во время увертюры вынула ее из сумочки и передала ему. Он снова был окутан прежней таинственной атмосферой, полной опасности и приключений. Сначала встреча на Хангердфордском мосту и конверт, торопливо вложенный ему в руку. Теперь эта женщина была рядом. Он бросил на нее один или два быстрых, безразличных взгляда, как смотрят обычно на незнакомых людей, оказавшихся рядом. Она откинулась в кресле; на ней было платье из матового крепа с высоким воротом, на шее — старинное ожерелье крученого золота. Темные волосы были коротко острижены и гладко уложены. Она не смотрела на него и не отвечала на его взгляды. Он задал себе вопрос: нет ли кого-нибудь в зале Фестиваль-Холла, кто наблюдал бы за ней — или за ним? Следил, не смотрят ли они друг на друга, не разговаривают ли? Весьма возможно, что так оно и есть, да, скорее всего, именно так. Она откликнулась на его объявление. Что ж, ему бы хватило и этого. Любопытство его, разумеется, не было удовлетворено, но зато он точно теперь знал, что Дафна Теодофанос — или Мэри Энн — жива и находится здесь, в Лондоне. В будущем могут представиться другие возможности узнать, с кем он имеет дело. Но план сражения разрабатывает она. Ему придется следовать ее указаниям. Он будет следовать им и дальше, как тогда в аэропорту, и — нельзя не признаться — он вдруг ощутил, что жизнь его стала куда интереснее. Это было лучше нудных конференций, заполняющих жизнь дипломата. А та машина — его и вправду пытались сбить? Несомненно. А потом еще раз… Конечно, у нас у всех такое воображение… а водители гоняют так беспардонно, что подозрения невольно могут возникнуть на пустом месте. Он свернул программку и положил ее во внутренний карман пиджака. Очередной номер закончился. Женщина в соседнем кресле громко вздохнула, затем заговорила, вроде — как бы сама с собой, а возможно с соседом слева, при этом она то и дело громко вздыхала.