Парящие над океаном - [46]

— Хорошая история, — отозвался я.

— Но это, — заговорил другим тоном дядя Миша, — только первая ее половина. Вторая будет интереснее.

Голубь снова подошел к нам, но я отогнал его ногой.

— Ателье было недалеко от горкома, оттуда раздался еще один звонок и мастера позвали к тов., скажем, Афанасьеву, заведующему идеологическим отделом. Фотограф поспешил в горком. И вот что тов. Афанасьев сказал мастеру:

— Ну, ты, Сема, герой! — Он почти со всеми евреями разговаривал на "ты", на сколько бы лет они ни были старше. — Сознайся, где это ты ее такое лицо откопал? — и показал фотографию вчерашней клиентки фотоателье. На фото женщина смотрела на заплаканную девочку, которой не было видно.

Тут Сема испугался, и я вам скажу, отчего. В его памяти свежа была история с американским газетчиком-фоторепортером, которая прошумела недавно по городу. Тот, уроженец Одессы, но уже лет тридцать житель Штатов, решил вернуться на родину. По этому поводу в Одессе была организована торжественная церемония. На вокзале возвращенца встречали хлебом-солью родственники, которых удалось разыскать, и те, кто знал его семью. Произносились речи, говорилось, что он не первый и не последний, кто покидает капиталистический мир ради мира социализма, что здесь он может наконец-то посвятить свою жизнь трудящемуся классу, ну и так далее.

Фоторепортер, еще не старый человек и дошлый газетчик-профессионал, был так же торжественно принят по распоряжению властей в местную газету. Через три дня празднований он явился к редактору.

— Я просмотрел все местные газеты и понял, чего им не хватает, — объявил он. — Я сделаю вам такой фоторепортаж, что вы ахнете. Мне нужно на него дня три-четыре.

Редактору ничего не оставалось, как согласиться.

Где пропадал новоявленный работник, было известно, наверно, только КГБ. И вот он является в кабинет редактора. Небритый, усталый, что называется, взмыленный, но — торжествующий. Швыряет шефу пачку фотографий. Сам плюхается в кресло, ноги чуть не на стол.

— Что это? — с некоторым страхом спрашивает редактор, которого эти три дня тоже изрядно потрепали, спрашивая, где пропадает возвращенец.

— Это увеличит тираж газеты вдвое! — кричит с американским акцентом новый репортер. — Сенсация! Я заработал полмиллиона! Газету будут рвать из рук!

— Что это? — с еще большим страхом спрашивает редактор и боится даже прикоснуться к фотографиям.

— Это три дня жены мэра города, то есть председателя горисполкома! Где она, с кем она, что покупает, чем интересуется, в каком доме исчезает на неопределенное время, кому улыбается, как выглядит на элитном пляже, кому звонит, на кого сердится… Я ползал под заборами, как индеец, я лазил по деревьям, как мальчишка, где я только не прятался, чтобы сделать эти снимки! Газету будут рвать из рук!

Шли 60-е годы прошлого, но так и не прошедшего для нас столетия…

…Через неделю беженец из капиталистического мира уезжал назад в Штаты. Провожающих было мало — почти никого из тех, кто встречал его совсем недавно. На лице дошлого американского газетчика были растерянность и недоумение. Он чего-то не понял в этой стране, какой-то малости, какой-то не учел детали — он, так желавший сделать ей приятное и полезное и послужить интересам трудящегося класса!..

— Так где ты ее такое лицо, понимаешь, раскопал? — допытывался тов. Афанасьев. — Что-то я не помню, чтобы она так при мне хоть раз выглядела!

— Я… нигде я его не раскопал, — лепетал взмокший от страха мастер, — она сидела в студии, все видели, а я снимал. Женщина… — фотограф развел руками.

— Женщина! Признайся — ты ее чем-то, понимаешь, спровоцировал? Я ведь знаю, ты умеешь. Ишь, нос-то лоснится!

— Честное слово…

— Ты вот что, — распорядился наконец тов. Афанасьев. — Ты ее пересними. И чтоб лицо было, — он показал, каким должно быть лицо его сотрудницы и даже словом подсказал: — со-от-вет-ству-ю-щим! А то, понимаешь, скажут — что это за артистка завелась у нас в кадрах, что, мол, здесь за киностудия!

Целая стая голубей собралась возле нас: в отличие от других в парке Кольберта, мы были неподвижны. Только раз или два дядя Миша, изображая своего приятеля-фотографа, вздергивал руки.

Какой-то малыш въехал в стаю на велосипеде — голуби разом взлетели, суматошно хлопая крыльями.

КЛАД НА ЧЕРДАКЕ

Было около 10 утра — время наших встреч с дядей Мишей, я пересек линию ворот парка Кольберта. На нашей скамейке сидел другой старик. Я замедлил было шаг: знакомиться ни с кем не хотелось. Не хотелось, вернее, тратить время на начальную фазу знакомства, на обязательное "заполнение анкеты", на междометия, на разговор о том, что… лето было душное, а осень вроде как осень. Хотя…

Я хотел уже повернуть назад, но вдруг услышал со скамейки знакомый, немного скрипучий голос:

— Идите сюда! — Старик махал мне рукой. — Что вы идете, как стоите?

Я неуверенно подошел. Этого старика я видел, конечно, за доминошным столом, но мы даже не обменялись с ним взглядами. Впрочем, в парке Кольберта вообще не принято смотреть на проходящих мимо, глаза устремлены либо на игровой столик, либо внутрь, где всё давно уже переполнено людьми и событиями, где свободных мест, так сказать, нет. А если и проходит рядом с доминошниками молодая женщина, она, как правило, с коляской, в чепце и широкой и длинной юбке.