В нашем дворе шесть высоких домов.
Еще в нем есть трансформаторная будка, доминошный стол и много тополей.
Под тополями стоят скамейки. На одной из них, с высокой фанерной спинкой, в любое время года и почти в любую погоду сидит Кузьмич, бывший чапаевец. На Кузьмиче твердый полувоенный картуз, толстое коричневое пальто, он с палкой.
По поручению пионервожатой ребята расспрашивали Кузьмича про его героическое прошлое и про Чапаева. Но оказалось, что Кузьмич в конные атаки не ходил, из пулемета не строчил, в разведке не бывал, а заведовал в полку складом, даже и не оружия, а вещевым, а Чапаева видел только издали. Чапаев как-то раз проскакал мимо Кузьмича, которого тогда звали Петром.
Не всем же ходить в атаку, должен же хоть кто заведовать у военных складами.
Однажды кто-то написал мелом на двери среднего подъезда:
Жильцы дома № 4:
Игорь — кв. № 30
Владик — кв. № 17
Сема — кв. № 25
Витюня — кв. № 19
Павлик — кв. № 22
Никита — кв. № 18
и т. д.
Это и есть настоящие жильцы дома № 4. Остальные — взрослые. Взрослые целый день на работе, вечерами тоже заняты, а в выходные — одни лежат под машинами, другие возятся в своих квартирах: стирают, готовят обед, натирают полы, белят, красят, ремонтируют…
А некоторые целый день стучат в домино. Одни стучат, другие ждут очереди. Доминошники почему-то одеваются в спортивные костюмы.
Парни тоже ребятам не интересны. У них мотоциклы и гитары, к которым мальчишку не подпустят. Брысь, скажут, малявка! Кто ж тогда настоящие жильцы дома № 4 и других домов?
В нашем дворе восемь собак. Черная и ласковая Цыганка, лохматая дворняжка, которой в молодости, в честь собак, летающих в космос, дали имя «В полет!» (она постарела, и когда к ней подойдешь, не вставая, повозит хвостом по асфальту и проводит тебя глазами); еще есть толстый, одинаково то ли добрый, то ли равнодушный ко всему Шарик, кудлатая Мурка и худой трусливый Цуцик, который всю зиму спит на теплом люке центрального отопления.
Погулять же выводят молодого серого дога с удивительно глупой тяжелой мордой и двух пучеглазых дрожащих собачонок, которые, когда бегут, кажутся многоногими, как инфузории. Шкура молодому догу пока велика — она болтается на нем и собирается складками.
Что еще есть в нашем дворе? Ну, ясно, кошки — но их никто не считал. Асфальтовая площадка, на которой зимой играют в хоккей. Три гаража с разными рисунками мелом на стенах.
Школа через дорогу, магазины в трех шагах…
Через день после того, как я стал жильцом дома № 4, я вынес во двор ручную пилу, молоток, плоскогубцы, гвозди, кусок фанеры и планки — решил сколотить кормушку для птиц.
Разметил на фанере квадрат и стал пилить.
Через несколько минут возле меня стоял мальчишка. Терпел он недолго.
— Дядя, это вы что пилите?
— Фанеру.
— А зачем?
— Выпиливаю квадрат.
— А квадрат зачем?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
— Не состарюсь, — обещает мальчишка. — Скажите — зачем?
— Чтобы ты спросил, — отвечаю я.
Мальчишка некоторое время молчит.
— Не, — говорит он. — Это вы шутите.
— Я серьезно. Дай, думаю, стану выпиливать квадрат — может, кто подойдет, спросит, что я делаю. Я отвечу. Так и познакомимся.
— Это вы шутите, — догадывается мальчишка. — А планки тогда зачем?
Тут подошли и второй мальчишка, и третий. Все они внимательно смотрели, как я пилю фанеру, брали в руки то плоскогубцы, то молоток и вслух гадали — что я такое мастерю.
Понемногу завязывался разговор.
Если вы делаете скворечню, можно услышать множество историй про птиц. А когда истории про птиц кончатся, начнутся рассказы про тех, кто птиц любит, кто держит, кто ловит, кто убивает.
Если вы сбиваете ящик для кошки, ясно, вы услышите все про кошек.
И нет ничего легче, чем разговориться о собаках.
Если же вы расскажете что-то сами — в ответ услышите сто историй. Первая будет очень похожа на вашу, вторая — поменьше, третья — еще меньше, а потом пойдут истории самые разные. Конечно, если для этого есть время и подходящая обстановка.
Так я и сделал. Я рассказал… уж не помню сейчас, о чем, — и мне стали рассказывать в ответ.
Пока мы разговаривали, к нам подходили и другие мальчишки. Одни, послушав, оставались, другие, постояв и как-то по-своему оценив обстановку, уходили.
Так у меня во дворе появилось много знакомых.
Где уж теперь мне было вставить свою историю, когда начиналась беседа!
Я слушал. И конечно, каждый второй рассказ был про собаку и про то, как их, собак, обижают. А ведь собаки спасают людей от смерти.
— Вот я читал, — начинал кто-то, но я тут же просил рассказывать не книжное, а свое или то, что слышал своими ушами.
В «своих» историях собаки никого еще от смерти спасти не успели — просто не было случая, — и тогда шли рассказы про все, что угодно.
Иной рассказ был такой маленький, что его можно было поместить в спичечный коробок, как кузнечика. У других не было конца. А тот обрывался на самом интересном месте, и продолжение только следовало… И никто не знал, каким он будет, никто — потому что автором был весь наш двор и многое, многое другое, чего не перечислишь, а главное, не предусмотришь, как не предусмотришь соринки, которая попадет в глаз, победы в хоккее на асфальтовой площадке или настроения, с каким придут родители с работы.
