Партизанская музыка - [20]

— Что же ты детскую песенку разучиваешь? Кому она нужна? Ты бы уж зря время на нее не тратил…

Я объяснил, что начинать приходится с того, что полегче. Мой ответ, как видно, ничем не утешил комиссара, он посидел в раздумье и вдруг положил руку мне на плечо:

— Стоп. Вот что. Бери-ка эту бандуру и дуй к тому инвалиду. Предложи ему баян. Неужто он не стоит его гармошки?

— Стоит. И двух гармоней стоит! — удивленный и обрадованный его предложением, воскликнул я. Черт возьми, как здорово придумал комиссар! Если инвалид решил серьезно заняться музыкой, то дурак будет, коль упустит возможность обзавестись таким инструментом.

— Отдай ему этот баян, — продолжал Малюк. — Скажи, если он человек, то пусть берет и помнит нашу доброту…

— Товарищ комиссар, может, не надо менять! Все же это баян! На нем, если научиться, знаете, как играть можно!.. Баянист Казаков по радио целые концерты закатывает.

— Ты-то, я вижу, не Казаков?

— Я выучусь, вот увидите. Рано или поздно выучусь…

— Поздно нам не годится. Нам теперь надо. А походы начнутся, не до баяна будет… Так что дуй и меняй! Прибавки, жмот, попросит, соглашайся! Нам музыка нужна, а времени нет. — Он помолчал и вдруг совершенно неожиданно для меня сказал: — После Нового года ухожу я из отряда…

— Куда, товарищ комиссар? — едва нашелся я, ошеломленный не столько самим известием, которое не успел еще осознать, сколько непривычной доверительностью.

— Учиться направляют. В Москву. Это ты держи при себе. Я просто так сказал. Чтоб ты понял, почему тороплюсь. Хочется отряд оставить с музыкой. Да и песен хоть разок попеть на прощание всласть. Чтоб вспоминалось потом… Ты знаешь, я сам давно мечтаю научиться играть, но где, как, когда? Чтоб научиться, надо гармонь иметь, не так ли? Тебе повезло, у тебя отец гармонист и гармонь всегда в доме была.

— Не было у нас своей гармони… Я, товарищ комиссар, неправду вам тогда сказал…

— Как не было? — не поверил Малюк. — На чем же ты учился играть?

— На чужих. Отцу в ремонт приносили.

— Слава богу, хоть про отца-то не наврал?! — засмеялся Малюк. — Или тоже присочинил?

— Нет. Про отца правду сказал.

— Спасибо и на этом! Ну, дуй к инвалиду! И без гармони не возвращайся!

II

Инвалид, которого, как оказалось, звали Михаилом Никаноровичем, а сам он отрекомендовался мне «дядей Мишей», мой баян даже не взял в руки: издали полюбовался, потрогал пальцами блестящие угольники мехов и сказал:

— Видная вещь. Сам-то ты на ём пробовал?

— Пробовал.

— Ну и как? Постиг чего?

— Пока не очень, — честно признался я, еще не зная, к чему клонит хозяин.

— Сыграй.

— Да я только сегодня начал учиться, еще ничего не умею.

— Сыграй, чего постиг. Возьми и сыграй, чего ломаешься?

Пришлось брать баян, на глаз отыскивать начальные клавиши прежде для правой, потом для левой руки, медленно, под счет ногой, дважды проигрывать выученное. Дядя Миша невозмутимо выслушал и сказал:

— Богатый голос. Ясно дело, это не гармонь. Только так я скажу. Коль эта штука тебе не по руке, так мне и подавно не осилить. Я ведь и на гармони с трудом подбираю. Вроде научусь, а назавтра забываю — память не та, или пальцы плохо слушаются. Дай бог мне гармонь постичь.

— Дядя Миша, начинать учиться одинаково трудно что на баяне, что на гармони.

Это мое замечание неожиданно задело хозяина.

— Я на гармони уже год играю, — сухо сказал он, — разучил четыре вальса, три фокстрота, два танго, песни потихоньку постигаю. Мне не учиться, а каждую субботу играть надо, молодежи развлечение давать.

Тут я пустил в ход свой последний довод:

— Дядя Миша, по нынешним ценам этот баян стоит двух или трех самых лучших гармоней…

Это окончательно испортило все дело.

— Я баянами и гармонями не торгую, — поднялся хозяин, показывая, что говорить больше не о чем.

Для приличия я посидел, потом попросил разрешения поиграть на его гармони, он разрешил, как и в прошлый раз, без особого желания. Я сыграл несколько вещей — игралось легко, свободно, словно под горку сбегал после тяжкого подъема, но прежнего волнения, которое я испытывал, когда брал в руки гармонь, уже не было. Я вдруг понял, что того, что я могу и умею, мне уже мало, что душе не хватает пусть еще неумелого, но волнующего баянного полнозвучия.

Потом из школы вернулись дети, и я ушел, унося на плече баян, радуясь и за себя, и за дядю Мишу, который так здорово рассудил, что кому лучше.

Печалило одно: я предвидел, как будет огорчен неудачей с обменом комиссар. Сегодняшний разговор и дружеская откровенность наложили на меня особую обязанность по отношению к Малюку, и я дал себе зарок: в доску разобьюсь, всех удивлю, но без музыки комиссара не оставлю.

Глава шестая

Я едва не опоздал: во взводе царила предпоходная суматоха.

— Где тебя носит? — закричал Кочерыгин. — Быстро собирайся! Выходим на задание.

На моей постели лежал сухой паек: полтора десятка ржаных сухарей, кусок шпига, полкружки сахарного песку, три пачки концентрата и горка рассыпной махорки.

Задвинув под кровать баян, я наскоро засунул в мешок продукты, натянул маскхалат и свое место в строю занял как раз в тот момент, когда Кочерыгин уже рапортовал командиру взвода о готовности к походу. Вначале мы считали, что пойдем к вражескому берегу на помощь своим разведчикам, но когда вышли на озеро и каждый взвод получил шестикилометровый участок для патрулирования, выяснилось, что зимнюю разведку начали не только мы, а и финны, что группа противника прошлой ночью проникла в наш тыл, и надо было закрыть ей выход обратно.