Ну, а может быть, еще надеялся, что сыновья ее вернутся либо дочери. Одна, по слухам, в Америку убежала и там нашла себе в мужья заграничного буржуя. Другая будто с царским генералом в Париж закатилась. А сыновья… Ну, про тех рассказывали, что порублены где-то в степях-пустынях красной конницей как бывшие гусары, служившие в белой гвардии.
Однако барыня верила почему-то, что любимый ее сынок Аполлинарий, бывший уездным предводителем дворянства, все-таки жив. И должен на родном пепелище объявиться.
И вот перед смертью старая барыня потребовала вдруг перо, бумагу и ясным, твердым почерком написала, что старого кота завещает попу Акакию, спицы для вязания — бывшей горничной Агаше, Данилкиной бабушке, а клубок синей шерсти — сыну своему Аполлинарию Андреевичу Крутолобову. Пусть сохранит клубок вышеназванная Агафья и передаст ему в собственные руки.
Вот над этим-то завещанием и посмеивались в селе все кумушки. Пошучивали и мужики. Да и пионеры шутили над Данилкой, который с важным видом принес своей бабушке Агафье клубок синей шерсти, недовязанную варежку и четыре железные спицы.
Вот так наследство от старой барыни за долгую службу!
Посмеялась и бабушка: «Зачем это хранить для барина клубок шерстяных ниток? Свяжу-ка я из них варежки учительнице в подарок, а то все бегает руки в рукава.
А если хватит шерсти, и теплые носки свяжу под ее хромовые сапожки. Пусть носит на здоровье».
Определила на глазок, что рука учительницы неширока, нога невелика. Наверно, хватит. Прикинула, сколько нужно петель, набрала на спицу и давай вязать. Да не просто, а с узорами.
Бабушка вяжет, а котенок клубком играет.
Сядет Данилка уроки учить, а котенок своей игрой ему мешает. Кажется ему, что в клубке чего-то звенит.
А может, это у него в ушах звон?
— Бабушка, кончай ты его скорее, а то зима пройдет, зачем тогда чулки-варежки.
И вот однажды возвращается Данилка из школы и видит: сидит его бабушка нарядная, как в церковь собралась. Лицо у нее строгое. Очки на лбу. Значит, вязанье кончила. Перебирает в руках готовые варежки и говорит тихим голосом:
— Чую я, внучек, скоро мне помирать пора. Хочу имуществом своим распорядиться.
Не раз бабушка про смерть говорила, не удивило это Данилку, не испугало. Он даже усмехнулся, какое имущество? Закопченную баньку? Старье в сундуке? Но смолчал.
— Награжу тебя за то, что жалел меня. Медку носил, рыбки ловил.
— Это я не один, бабушка. Это мы всей пионерской партией.
— Всех награжу, кто заслужил. Позови, внучек, учительницу.
Данилка позвал.
Подарила ей бабушка свое вязанье. Анна Ивановна обрадовалась, поблагодарила.
И вдруг бабушка спрашивает:
— А скажите, Анна Ивановна, хороший ли ученик мой Данилушка, выйдет ли из него толк в жизни? Станет ли он ученым человеком?
— Хороший ученик, — отвечает Анна Ивановна, — будет дальше учиться, может стать ученым человеком.
Теперь всем ребятам дорога открыта. Было бы его желание.
— А какое твое желанье, Данилушка?
Удивился Данилка, чего бабушка спрашивает? Ведь давно они обговорили, что построят новую избу, заведут коня, вырастят корову. Приведут в дом невесту. И заживут не хуже богатых мужиков.
Правда, в последнее время что-то думать об этом стало ему скучно.
Теперь мечтал он вместе с ребятами поселиться всей пионерской партией в барском доме, пахать землю тракторами, жить вместе — как братья-богатыри. И вожатая у них будет жить в сказочном тереме, в самой верхней комнате под названием «мезонин».
Все это получалось удивительно складно, когда обговаривали ребята между собой. Но бабушке рассказывать об этом он не решался, чтоб ее не расстраивать… Да и боялся, что бабушка над этим посмеется.
И теперь замолчал он, потупившись. И врать не хотел и открывать партийную тайну не решался.
— Ну что же ты примолк, Данилушка? Скажи, как бы ты зажил, если бы вдруг стал богатым? — спрашивает бабушка.
— Каким богатым? — спросил Данилка.
— Ну шибко богатым, богаче всех наших богатеев.
— Как барин Крутолобое! — засмеялась Анна Ивановна.
Засмеялся и Данилка.
— Тогда бы я свой барский дом остеклил, оборудовал, всех бы своих товарищей там поселил, на каждого завел бы стального коня, и стали бы мы жить в коммунии!
— В коммунии? А меня, старушку, куда же?
— А тебе твою старую светелочку, бабушка, о которой ты скучала. Только жила бы ты у нас не угнетенная. Мы бы за тобой ходили, наши пионерки. Вот как!
— Значит, пожалел бы ты бабушку, став богатым?
А то ведь иные, разбогатев, звереют! Так-так, — задумалась бабушка. Значит, в коммунию… А учиться на ученого как же?
— А для этого не нужно быть богатым, — сказала учительница. — У нас теперь студентам из бедноты все преимущества! Государство у нас рабоче-крестьянское, об этом нельзя забывать, бабушка!
— И мне, значит, светелку мою прежнюю оборудовать… Так-так… Выйду я из нее и буду с антресолей смотреть, как вы в нижнем зале танцы будете танцевать?.. Ну, где уж! — засмеялась старушка. — Лапотникам на паркетах, хи-хи-хи!
— И ничего тут смешного. В Москве уже есть балетная студия, в которой учат танцам пролетарских детей!
Настанет день, и в деревне такое заведем!
— Да ну уж! — замахала бабушка руками. — Не смешите!
